Николай Гоголь - Том 5. Женитьба. Драматические отрывки и сцены

Подколесин . А, чорт, как подумаешь, право, какие в самом деле бывают ручки. Ведь просто, брат, как молоко.

Кочкарев . Куды тебе! Будто у них только что ручки !.. У них, брат … Ну, да что и говорить: у них, брат, просто, чорт знает, чего нет.

Подколесин . А ведь, сказать тебе правду, я люблю, если возле меня сядет хорошенькая.

Кочкарев . Ну, видишь, сам раскусил. Теперь только нужно распорядиться. Ты уж не заботься ни о чем. Свадебный обед и прочее — это всё уж я … Шампанского меньше одной дюжины никак, брат, нельзя, уж как ты себе хочешь. Мадеры тоже полдюжины бутылок непременно. У невесты, верно, есть куча тетушек и кумушек — эти шутить не любят. А рейнвейн — чорт с ним, не правда ли? а? А что же касается до обеда — у меня, брат, есть на примете придворный официант: так, собака, накормит, что просто не встанешь.

Подколесин . Помилуй, ты так горячо берешься, как будто бы в самом деле уж и свадьба.

Кочкарев . А почему ж нет? Зачем же откладывать? Ведь ты согласен?

Подколесин . Я? Ну, нет … я еще не совсем согласен.

Кочкарев . Вот тебе на! Да ведь ты сейчас объявил, что хочешь.

Подколесин . Я говорил только, что не худо бы.

Кочкарев . Как, помилуй! Да мы уж совсем было всё дело … Да что? Разве тебе не нравится женатая жизнь, что ли?

Подколесин . Нет … нравится.

Кочкарев . Ну, так что ж? За чем дело стало?

Подколесин . Да дело ни за чем не стало. А только странно …

Кочкарев . Что ж странно?

Подколесин . Как же не странно: всё был неженатый, а теперь вдруг женатый.

Кочкарев . Ну, ну … ну, не стыдно ли тебе? Нет, я вижу, с тобой нужно говорить сурьезно: я буду говорить откровенно, как отец с сыном. Ну, посмотри, посмотри на себя внимательно, вот, например, так, как смотришь теперь на меня. Ну, что ты теперь такое? Ведь просто бревно, никакого значения не имеешь. Ну, для чего ты живешь? Ну, взгляни в зеркало — что ты там видишь? Глупое, лицо — больше ничего. А тут, вообрази, около тебя будут ребятишки, ведь не то, что двое или трое, а, может быть, целых шестеро, и все на тебя, как две капли воды … Ты вот теперь один, надворный советник, экспедитор или там начальник какой, бог тебя ведает; а тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки, маленькие этакие канальчонки, и какой-нибудь постреленок, протянувши ручонки, будет теребить тебя за бакенбарды, а ты только будешь ему по-собачьи: ав, ав, ав! Ну, есть ли что-нибудь лучше этого, скажи сам?

Подколесин . Да ведь они только шалуны большие, будут всё портить, разбросают бумаги.

Кочкарев . Пусть шалят, да ведь все на тебя похожи — вот штука.

Подколесин . А оно в самом деле даже смешно, чорт побери, этакой какой-нибудь пышка, щенок эдакой, и уж на тебя похож …

Кочкарев . Как не смешно, — конечно, смешно. Ну, так поедем.

Подколесин . Пожалуй, поедем.

Кочкарев . Эй, Степан! давай скорее своему барину одеваться.

Подколесин (одеваясь перед зеркалом) . Я думаю, однакож, что нужно бы в белом жилете.

Кочкарев . Пустяки, всё равно.

Подколесин (надевая воротнички) . Проклятая прачка, так скверно накрахмалила воротнички — никак не стоят. Ты ей скажи, Степан, что если она, глупая, так будет гладить белье, то я найму другую. Она, верно, с любовниками проводит время, а не гладит.

Кочкарев . Да ну, брат, поскорее! Как ты копаешься.

Подколесин . Сейчас, сейчас. (Надевает фрак и садится). Послушай, Илья Фомич. Знаешь ли что? Поезжай-ка ты сам.

Кочкарев . Ну, вот еще; с ума сошел разве? Мне ехать! Да кто из нас женится: ты или я?

Подколесин . Право, что-то не хочется; пусть лучше завтра.

Кочкарев . Ну, есть ли в тебе капля ума? Ну, не олух ли ты? Собрался совершенно — и вдруг не нужно! Ну, скажи, пожалуйста, не свинья ли ты, не подлец ли ты после этого?

Подколесин . Ну, что ж ты бранишься? С какой стати? Что я тебе сделал?

Кочкарев . Дурак, дурак набитый; это тебе всякий скажет. Глуп, вот просто глуп, хоть и экспедитор. Ведь о чем стараюсь? О твоей пользе; ведь изо рта выманят кус. Лежит, проклятый холостяк! Ну, скажи, пожалуйста, ну, на что ты похож? — Ну, ну, дрянь, колпак, сказал бы такое слово … да неприлично только. Баба! хуже бабы!

Подколесин . И ты хорош в самом деле. (Вполголоса). В своем ли ты уме? Тут стоит крепостной человек, а он при нем бранится, да еще эдакими словами, не нашел другого места.

Кочкарев . Да как же тебя не бранить, скажи, пожалуйста? Кто может тебя не бранить? У кого достанет духу тебя не бранить? Как порядочный человек, решился жениться, последовал благоразумию, и вдруг — просто сдуру, белены объелся, деревянный чурбан …

Подколесин . Ну, полно, я еду — чего ж ты раскричался?

Кочкарев . Еду! Конечно, что ж другое делать, как не ехать! (Степану). Давай ему шляпу и шинель.

Подколесин (в дверях) . Такой, право, странный человек. С ним никак нельзя водиться: выбранит вдруг ни за что, ни про что. Не понимает никакого обращения.

Кочкарев . Да уж кончено, теперь не браню. (Оба уходят).

Комната в доме Агафьи Тихоновны.

Агафья Тихоновна раскладывает на картах; из-за руки глядит тетка Арина Пантелеймоновна .

Агафья Тихоновна . Опять, тетушка: дорога! интересуется какой-то бубновый король, слезы, любовное письмо; с левой стороны трефовый изъявляет большое участье, но какая-то злодейка мешает.

Арина Пантелеймоновна . А кто бы, ты думала, был трефовый король?

Агафья Тихоновна . Не знаю.

Арина Пантелеймоновна . А я знаю, кто.

Агафья Тихоновна . А кто?

Арина Пантелеймоновна . А хороший торговец, что по суконной линии, Алексей Дмитриевич Стариков.

Агафья Тихоновна . Вот уж, верно, не он, я хоть что ставлю, не он.

Арина Пантелеймоновна . Не спорь, Агафья Тихоновна, волос уж такой русый. Нет другого трефового короля.

Агафья Тихоновна . А вот же нет: трефовый король значит здесь дворянин. Купцу далеко до трефового короля.

Арина Пантелеймоновна . Эх, Агафья Тихоновна, а ведь не то бы ты сказала, как бы покойник-то Тихон, твой батюшка, Пантелеймонович был жив. Бывало, как ударит всей пятерней по столу, да вскрикнет: «Плевать я», говорит, «на того, который стыдится быть купцом; да не выдам же», говорит, «дочь за полковника. Пусть их делают другие! А и сына», говорит, «не отдам на службу. Что», говорит, «разве купец не служит государю так же, как и всякий другой?» Да всей пятерней-то так по столу и хватит. А рука-то в ведро величиною — такие страсти! Ведь, если сказать правду, он и усахарил твою матушку, а покойница прожила бы подолее.