Сергей Мстиславский - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках

— Погреб? Где?

Унтер-офицер вытянул руку, и поручик сжал брови, от стыда. В самом деле: шагах в сорока от дороги старый, очевидно заброшенный, снегом захороненный погреб. И к погребу — совершенно отчетливо видно — две тропки следов. Свежих.

Просмотрел. Непростительно. И один след — женский. Маленькая нога. Она!

— Оцепить. Живо.

Увязая в снегу, солдаты побежали. Мертваго с унтером пошел прямо по следу. Да. Нога женская наверно. И в упор — до самой погребной дверцы.

— Баба, — вполголоса сказал Мертваго и облегченно перевел дух.

Солдаты уже окружили погреб.

Поручик крикнул:

— Другого выхода нет?

— Никак нет! — отозвались голоса вперебой. — Тут сплошной сугроб.

— Есть! Оба!

— Никак нет… — унтер скосил глаза на Мертваго. — Баба ушла.

— Как ушла? — выкрикнул Мертваго. — Что ты брешешь?

Унтер-офицер указал на проложенный рядом с женским огромный, глубокими ввалами валенок мужской тяжелый след. Внутри его — обратный, мелкий, женский.

— Назад по его следу ушла, — ухмыльнулся унтер. — Тоже… хитрая. И снегу к дверке смотри сколько присыпала: словно он нежилой, замело.

"Ее рук дело! — зло подумал поручик. — Наверно она. С такой — все станется. Зарыть, закрыть под самым нашим носом какого-нибудь там… Ухтомского. Он, говорят, большого роста…"

Он крикнул отрывисто:

— Отрывай! Солдаты замялись.

— Лопату бы… руками неспособно. Рукавицы загубим: взыщут. Да и обмерзнем.

— Обмерзнем!.. — грубо оборвал поручик. — Небось на деревню пойдешь, подкатишься к бабе — живо отогреет. Валяй.

Солдатские ладони заработали. Из-под снега быстро обнажились серые трухлявые доски.

— Вашбродь, — озабоченно прошептал унтер-офицер. — Как бы он нам людей не попортил… стрелять не стал. Или бонбой… По Москве, земляк сказывал, из Самогитского гренадерского, они сколь народу бонбами вывели. Подберется — и бонбой. Дозвольте скрозь дверь хоть одну обойму…

— Жарь! — Мертваго кивнул и отступил в сторону. — Посторонись, ребята. Огонь!

Унтер щелкнул затвором. В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль:

— Стой! Христа ради! Свой!

Голос был мужской и хриплый. Мертваго усмехнулся криво, одной щекой:

— Врет. Пли!

Но унтер-офицер опустил винтовку:

— Виноват, вашбродь. Как бы ошибки не вышло. Голос у него будто доброкачественный. — И крикнул начальственно: — Сдаешься? Оружия нет?

— Никак нет! — обрадованно рявкнул голос. — Сейчас вылазю. Доски зашатались, но дверца не открылась: заедала неотчищенная от снега нижняя кромка. Голос рявкнул еще радостней:

— Подсобите, братцы. Не пущает… Отсюда упору нет — никак не приспособишься.

Под дружным напором дверь отошла верхним краем, треснула изнутри и снаружи. Через пролом на четвереньках вылез высокий усатый мужчина в коротком тулупчике, бабьем, и в валенках. Голова была закручена женским ковровым платком. Человек выпрямился, перекрестился и стал во фронт.

— Кто такой? — хмуро спросил Мертваго.

— Жандармского железнодорожного управления унтер-офицер Якубиков! отрапортовал усатый. Взнес было руку к головному убору, но ткнул в платок и отдернул пальцы.

Солдаты кругом зафыркали. Мертваго вытянул пальцы, поймал бахрому платка и потряс:

— Хорош! — Он скривил рот и шумно потянул слюну. Жандарм переступил ногами и вздохнул:

— Вольной одежи не имею… И так еле успел схорониться.

— Схорониться… — строго сказал Мертваго. — Верноподданные умирают на посту, а не рядятся бабами… при первой опасности. Тебя, собственно, следовало бы расстрелять на месте.

Жандарм посмотрел сверху вниз, со всей высоты огромного своего роста, на бабье лицо поручика.

— Никак нет, — уже спокойно ответил он тем тоном снисходительной дисциплины, которым жандармские унтеры всегда говорили с офицерами, давая понять особое и независимое свое положение. — Действовал по инструкции: в случае беспорядков — немедленно скрыться.

Солдаты загоготали опять, и ближайший к Мертваго сказал с неожиданной фамильярностью:

— Вот бы и в армии такой устав: как война объявится, по команде валяй все кто куда — в кусты.

Мертваго одобрил остроту и засмеялся. Но жандарм сердито оборвал солдата:

— Бреши… Сразу видно: дурак! Во мне все сведения: кто, где и как… из опасных. Прикончат — разберись тогда, кто виноват и по какой статье именно. Самого злодея из-под носа упустишь.

Мертваго оглянулся на школу. Совсем рассвело. На стеклах лежали красные тусклые блики. На крыльцо вышла женщина. Поручик впился глазами беспокойно. Нет, старуха, кажется. А впрочем… После вчерашнего он ни во что уже вообще не верил.

Он приказал жандарму явиться в распоряжение командира отряда и заторопил взвод. Школу оцепили сноровисто и быстро — прием входил в привычку. Поручик оттолкнул локтем старуху, открывшую на стук, и бегом побежал через классные мимо изрезанных ножами, старых, давно не крашенных парт, мимо карты Российской Империи, мимо черных, мелом измазанных досок. Коридор. Жилая половина. Три двери. Уверенно распахнул среднюю дверь и увидел: кровать, черные волосы на подушке. Мертваго вскрикнул, коротко и радостно, подбежал и потянул одеяло. Спавшая открыла глаза, приподнялась, ловя руками отдернутую к ногам простыню. Карие глаза, широко раскрытые, были напуганы насмерть. Поручик увидел: полные круглые плечи, высокую грудь — и разжал пальцы. Она быстро подхватила одеяло и закрылась до подбородка. Мертваго пришел в себя. В комнату, топоча мерзлыми сапогами, ввалились солдаты.

— Кто? — спросил, переводя дух, поручик.

— Помощница учительницы.

Глаза смотрели по-прежнему смертно напуганно.

— Фамилия?

— Званцева Мария.

Мертваго ударил кулаком по столу. С краю на пол посыпались тетрадки.

— Издевательство… Во всей империи, что ли, учительницы зовутся Марьями Званцевыми? Я спрашиваю настоящее имя.

— Паспорт — в столе, — сказала, плотнее кутаясь, девушка. — Вы напрасно кричите на меня. Я думала, офицеры вежливее.

— Обыскать помещение! — приказал Мертваго и выдвинул ящик стола.

Паспорт действительно лежал на видном месте. Званцева, Мария Владимировна, год рождения 1887-й. Из дворян.

Из дворян? Мертваго смягчился. Вспомнил плечи — и смягчился еще. Про эту не скажешь: консервная банка.

Солдаты шарили по комнате. Один ткнул штыком под кровать.

— Осторожней, кота не убейте, — спокойно уже сказала девушка.

И поручик прикрикнул озабоченно:

— Легче там, в самом деле, Матвеев…

Матвеев осклабился:

— Кот нам ни к чему, вашбродь. Вот ежели б бонба. Бонбы нет у вас, барышня?

Он спросил шепотом, и голос был такой просительный и жадный, что девушка улыбнулась. Она ответила тоже шепотом: