Александр Солженицын - Рассказы и крохотки

Свою историю Власов рассказал А. С., когда впервые навестил его в Рязани. В июле – августе 1962 г. они вместе путешествовали на велосипедах по Латвии и Литве, и писатель исподволь вызнавал и уточнял детали. Хотя и сам вдоволь набрался впечатлений от поездок железными дорогами военного времени. Отчасти эти впечатления отложились ещё в повести «Люби революцию»: «Дороги железные! Железные дороги первой военной зимы! Как будто снова задули на них ветры гражданской войны…». [95]В частности, зачин «Случая на станции Кочетовка» уже был опробован в давней повести, где «диспетчер однотонно и непонятно говорит в трубки:

– …Оставь полувагоны, бери десять – семьдесят шесть… Никифоров, пусти его на пятый… Внимание, Панфилово, пускаю тысяча сто двадцатый… Цистерны? успеем, он не пойдёт… Заправился? цепляй с седьмого… Никифоров, пусти его на второй… Проверили? пришлите старшего к дежурному… Слушает Филоново… Нет, не могу принять. Вот, отпущу на Себряково – прийму. Иванов, не ковыряйся, его срочно нужно…». [96]

26 ноября 1962 г. на обсуждении в редакции «Нового мира» рассказ по обыкновению пытались переименовать. «Предлагали, – отметил в дневнике Лакшин, – мы и сам автор – „Зелёная фуражка“, „На дежурстве“ („Чехов бы так назвал“, – заметил Солженицын)». [97]В конце концов «Случай на станции Кочетовка» (точное название станции, как и всех остальных географических пунктов в рассказе) в журнале переименовали, но не по вкусовым соображениям, а из-за остроты противостояния «Нового мира» и «Октября», – где главным редактором был как раз Кочетов, – в «Случай на станции Кречетовка».

На том же обсуждении коллеги Твардовского, поддержав его, пытались оспорить интригу рассказа: не мог, мол, актёр Тверитинов забыть, что Царицын переименован в Сталинград, если все это знали.

«Солженицын, защищаясь, говорил, что так в действительности и было. Он сам помнит эти станции, недальние военные тылы, когда служил в обозе в начале войны. Но был материал, материал – а случай с артистом, о котором он узнал, всё ему осветил». [98]

Рассказ напечатан в «Новом мире» (1963. № 1. С. 9 – 42) в подборке из двух рассказов, перед «Матрёниным двором». Главный редактор «Правды» П. А. Сатюков попросил у Твардовского кусок из этой публикации для своей газеты. А. С. выбрал отрывок из «Кречетовки» с участием старика Кордубайло (от: «На письменном столе Зотова стояло два телефона…» до: «Любимый праздник в году, радостный наперекор природе, а в этот раз – рвущий душу»). 23 декабря 1962 г. отрывок подвалом напечатан в «Правде», и это навсегда защитило весь рассказ от критики, так как «Правда» не могла ошибаться.

Теперь автор счёл нужным объясниться с прототипом своего персонажа. «Дорогой Лёнечка! Я не знаю: то, что произошло – явится ли испытанием нашей с тобой дружбы или укреплением её? – написал А. С. – Власову и, рассказав, что „Новый мир“ после „Одного дня Ивана Денисовича“ попросил у него новых рассказов, продолжил: – Я стал думать – и во мне вдруг с настойчивостью стал биться сюжет, рассказанный тобою. Он представился мне так ярко, и с такой важной очевидностью выступила его моральная сторона, которая тебе, как человеку совестливому, давно представлялась, но во многих спит ещё и сейчас, и надо её разбудить, – что я просто не мог с собой бороться, не мог избрать уже никакую другую тему. В самой редакции я уже проверил действие этого рассказа на людях старшего и нашего поколения: у всех поголовно герой рассказа Зотов вызывает симпатию и сочувствие. Кроме того, каждый и у себя находит какого-то заглохшего червячка, который всё же шевелится и время от времени тревожит напоминанием». Власов ответил: «Разумеется, у меня нет абсолютно никаких возражений против использования тобой всего, что ты знаешь обо мне и от меня. Могу только радоваться, что моя более чем заурядная персона в какой-то мере способствует расцвету советской литературы. Так что с самого начала твоей худож[ественной] деятельности дарую тебе полный „карт-бланш“». [99]

Вслед за телеграммой Варлама Шаламова: «Поздравляю замечательными рассказами Кречетовка Матрёнин двор» пришло и письмо от него: «Прочел я „Случай“ и „Матрёнин двор“. Каждый рассказ по-своему щемит душу, по-своему ранит, по-своему восхищает. И „Кречетовка“ и „Матрёнин двор“ по своей худож[ественной] силе отнюдь не уступают „Ивану Денисовичу“, а кое в чём и превосходят его. Рассказы эти как бы „общедоступнее“: их оценка, восприятие не требуют „специальной подготовки“, которая даёт возможность в полной мере оценить качества „Ивана Денисовича“. Материал этот знает каждый, он за нашей спиной, в комнатах наших соседей.

Я думаю, что скоро напишут о „солженицынской ритмике“, о „солженицынском языке“. Уже сейчас можно говорить как об открытии о „солженицынских концовках“, где главное как бы вбивают в сознание энергичными, короткими ударами фраз. Уверенными ударами – как забиваются последние гвозди в обшивку постройки, которая нравится самому мастеру.

Для меня „Кречетовка“ – обвинительный акт большой силы. Я глубоко убеждён, что в основе искусства любого рода лежат этические основания. В поэме „Матрёнин двор“ – я не могу назвать иначе рассказа – это и обличение звериных сил деревни, и восхваление её лирических сил. И, может быть, лучшее место поэмы: „И, как это бывает, связь и смысл её жизни, едва став мне видимыми, – в тех же днях пришли и в движение“. Как замечательно! Как выражено чудесно!» [100]

Отозвался и Корней Чуковский: «„Иван Денисович“ поразил меня раньше всего своей могучей поэтической (а не публицистической) силой. Силой, уверенной в себе: ни одной крикливой, лживой краски; и такая власть над материалом; и такой абсолютный вкус! А когда я прочитал „Два рассказа“, я понял, что у Льва Толстого и Чехова есть достойный продолжатель». [101]

Вскоре после публикации «Случая на станции Кречетовка» Ленфильм предложил автору договор на экранизацию рассказа, однако А. С. сразу же отказался: «отдать им права, а они испортят, покажут нечто осовеченное, фальшивое? – а я не смогу исправить…» [102]

Кочетовка расположена километрах в десяти к северу от Мичуринска (прежде Козлова). Основное действие рассказа происходит 1 ноября 1941 г. (с. 208). Начинается без малого в шесть дня (с. 160), а заканчивается задолго до смены Зотова в девять часов вечера (с. 161).

…на Липецк… (См далее: через Елец <���…> до Верховья, из Богоявленской, со Щигр через Отрожку, изо Ртищева, из Павельца на Арчеду, на Пачелму, на Кирсанов, из Камышина, через Ряжск, до Грязей, через Касторную, в Александро-Невском, в Пензе, Моршанск, в Скопине, на Балашов, на Поворино и др.) – Железнодорожные пункты на пути воинских составов, следующих через Кочетовку.