Ильяс Эфендиев - Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)

Рассказывают, что как-то ночью в глухой степи навстречу ему выехало трое конных. Кызылбашоглы был безоружен, но воспользовавшись темнотой, схватил плетку с рукояткой из джейраньей ноги и как револьвер направил ее на гачагов: "Бросай оружие! Десять пуль - всех перебью!,"

Гачаги знали, что с ним шутки плохи - в момент может псих перестрелять - сняли с плеч винтовки, побросали на землю. "Отъезжайте в сторону!" скомандовал им Кызылбашоглы. Те послушались, Алл спрыгнул с коня, подобрал винтовки и кричит: "Езжайте да смотрите помалкивайте, что Кызылбашоглы Али с одной плеткой отнял у вас оружие!" Гачаги поняли, какую шутку он с ними сыграл. "Ты, говорят, и правда, герой, но только храбрец храбреца не станет перед людьми срамить. Отдай винтовки - и мы навек твои братья". "Слезайте, - говорит, - берите". Пока те подъехали, вскочил па копя, да и был таков...

Да, гачаги ему не страшны. А джинны? Что, если в ночном ущелье он встретит воющих джиннов?...

- Пойдем домой, - поднимаясь, сказала мама.

Мне так не хотелось уходить от бабушки, от своих дум и мечтаний... Дома снова будут сердитые окрики отца, его недовольное лицо... И я стал нудить, прося маму, чтоб она разрешила мне остаться здесь на ночь.

- Оставайся, вздохнув, сказала мама. - Только отец рас сердится.

- Велика беда! - бабушка презрительно поморщилась. - Сын Халсы с потрескавшимися пятками рассердится!... Мир перевернется! Не пилил бы ребенка день и ночь!

ШИРХАН И ГЮЛЛЮ

Как всегда, когда мама или бабушка жалели меня, мне тотчас же захотелось плакать. Глаза мои наполнились слезами, и я побежал в сад. У арыка сидел Ширхан и чинил верхнюю рубашку, а чоху, сшитую из грубошерстной, вручную сотканной ткани, накинул поверх исподнего. Он, как всегда, приветливо улыбнулся мне.

- А почему ты сам? - спросил я. Мне показалось странным, что мужчина чинит рубаху, будто женщина.

- А кто ж мне ее зашьет, братик? Матери у меня нет, сестры тоже...

- Нет? Совсем нет? Ни мамы, ни сестры? И не было?

- Почему не было? - спросил он, не отрывая глаз от шитья. - II мама была, и папа... И сестра, и брат... Даже де душка с бабушкой. И очень меня любили, как тебя дед с бабуш кой любят.

- А куда же они все подевались? - Я присел возле Шнрхана на корточки.

Он глубоко вздохнул и сказал, по-прежнему не отрывая глаз от рубахи:

- Соседний хан напал на наше село, разорил, разграбил. Многие погибли, а кто уцелел, разбрелись кто куда... Поумирали: с голода, от болезней... У меня дядя старик был, вот я с ним сюда и подался... Только когда через Аракс переправлялись, его пулей достали...

Я молча смотрел на Ширхана. Сколько горя перенес этот человек! И как спокойно говорит об этом.

- Зачем же хан напал на ваше село?

- Да он с нашим ханом враждовал. Паи! тоже ихних людей губил!

- А зачем же шах позволяет?

- Шах?... А ему только на пользу, чтоб наши истребляли друг дружку.

- Почему?

- Эх, братик, мал ты еще...

- А ты расскажи, расскажи, Ширхан! Я пойму!

- Ну, ты знаешь, шах - перс, а мы и ханы наши - тюрки.

- Ну?... - об этом я имел некоторое представление.

- Вот шах и хочет, чтоб мы дрались друг с дружкой, будем меж собой враждовать, некогда будет свободы добиваться!...

Я вроде и понимал то, что он говорит, но как-то уж очень туманно. Впервые в жизни от слуги моего деда я слышал о судьбе родного народа.

- А почему ваши храбрецы не пойдут и не убьют шаха? помолчав, спросил я.

Ширхан усмехнулся.

- Попробуй убей его!... У него и войско, и пушки, и пулеметы...

Подошла Гюллю.

- И чего ковыряешься? - сказала она, укоризненно покачав головой. - Не в пустыне небось, рядом люди есть.

- Не хотел тебя беспокоить... - слегка порозовев, ответил Ширхан.

- Беспокоить!... - Гюллю присела рядом на землю. - Тоже нашел ханум! Давай сюда!

Она отобрала у него рубашку, взглянула и расхохоталась:

- Швея! - Потом поднялась с земли и сказала почему-то шепотом: Зашью, постираю... Вечером принесу.

- Хорошо, - ответил Ширхан тоже тихо, не глядя на нее.

- Ширхан, - сказал я, когда Гюллю ушла. - А ты бы купил себе новую рубашку.

- Денег нету, - с улыбкой ответил он.

Не зная, что сказать, я встал и ушел. Я сам не понимал, откуда взялось это чувство вины. Впервые в жизни мне было нехорошо, неспокойно от сознания того, что мы богаты, а другой так-беден, что не может купить себе рубаху, мне было совестно перед Ширханом за наш достаток. Быстро придя к решению, я скользнул мимо бабушки, которая по-прежнему дымила, сидя на топчане, и прошел в комнату. Я знал, что бабушка кладет деньги под тюфяк. Как настоящий вор, я настороженно огляделся по сторонам, приподнял тюфяк, схватил большую бумажку и побежал в сад. Ширхан лежал на спине, закинув руки за голову. Я наклонился, заглянул ему в лицо: спит или не спит?

- Чего тебе?

Я развернул зажатую в кулаке ассигнацию.

- Откуда у тебя деньги? - он сразу сел.

- Тебе принес. Возьми, купи новую одежду. Ширхан взял ассигнацию, повертел в руках...

- А кто тебе ее дал?

- Никто... Я сам... У бабушки под тюфяком взял. У нее много! Хочешь, еще принесу?

Шнрхан задумчиво оглядел бумажку:

- Отнеси на место, - сказал он, протягивая ее мне. - Не нужны мне ворованные деньги.

- Почему ворованные? - неуверенно возразил я. - Это же бабушкины. А бабушка моя.

Ширхан усмехнулся.

- Но раз бабушка не знает, что ты взял деньги, значит, ты их украл. Иди положи на место. Быстрее! - И добавил, вздохнув:

- Ты хороший мальчонка, но только знай: мы люди бедные, но воров и жуликов у нас в роду не водилось!

Он взял меня на руки, поднял и поставил на землю.

- Давай быстрей. Не положишь на место, бабушке пожадуюсь!

Глубоко униженный, я поплелся класть деньги обратно. И тут меня застала бабушка.,

- Это что такое? Зачем деньги брал?

- Посмотреть...

- Не ври! Кто подучил деньги взять? Ширхан?

- Нет! - крикнул я. - Никто не учил!

- Ну хорошо, - бабушка подсела ко мне. - Воровать никто не учил. А кто сказал, пойди возьми у бабушки деньги? Гюллю?

- Не-е-т! - снова закричал я.

- Ширхан?

- Нет! Нет! Нет!...

- У-у, суннитский выродок!... Наверняка этот сукин сын хамшари (так называли у нас азербайджанцев с той стороны Аракса) подучил ребенка!...

В окно мне было видно, что Ширхан стоит, опершись о колонну, и слушает наши голоса.

- Я же сказал: никто меня не подучивал! - В последним раз выкрикнул я и зарыдал.

- Ладно, ладно!... - бабушка сразу смягчилась. - Садись, поешь...

- Не хо-о-чу! - всхлипывал я, вытирая слезы ладонью.

- Ишь ты, суннит хвостатый! - разозлилась бабушка. - Обиделся! Нежный какой!...

Сердясь на папу, бабушка обычно называла его "хвостатый суннит". Как-то раз я не утерпел и спросил Гюллю, правда ли, что у суннитов бывают хвосты. Гюллю расхохоталась и сказала: конечно, бывают. Точно, как у козлов.

Осмотревшись по сторонам, я незаметно взял бабушкин мундштук и сунул под диванную подушку. Я всегда что-нибудь прятал у бабушки, когда она ругала папу "хвостатым суннитом" - очки, платок, мундштук - и с наслаждением хихикал, видя, канона в гневе швыряет все подряд, отыскивая пропажу. И, конечно, бабушка тотчас хватилась мундштука.