Ильяс Эфендиев - Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)

- А что такое? - спросила мама, все еще не веря своим глазам.

- Привязал я коня, иду наверх, слово себе дал: замечу ловушку, стреляю! А председатель увидел меня, встает из-за стола, улыбается... "Что, бек, не признали?" - "Нет" - А вот я не забыл нашу встречу. В ущелье Шипарты. Вы вырвали меня тогда у гачаков. Теперь бы уж и косточки давно сгнили..."

- Значит, правильная та пословица: "Добро не пропадает!" взволнованно сказал папа. - А потом?

- А потом сообщил мне, что меня назначают начальником уездного отделения милиции. Я сперва стал отказываться: беспартийный я и скрывался от них. Ничего, говорит, вам мы доверяем. Сейчас главная задача - покончить с бандитизмом. Тут ваш авторитет, популярность ваша незаменимы.

Я ликовал больше всех. Новых милиционеров я уже видел. И мой дедушка будет начальником над всеми ними!...

ШКОЛА И Я

Пятнадцатого сентября дедушка отвел меня в школу; она находилась в большом полутораэтажном здании под красной железной крышей.

Там, в школе, я окончательно убедился, что обречен на постоянную и вроде бы беспричинную грусть: среди веселой мальчишеской возни, в шумной толпе школьников мне было как-то особенно одиноко. Ребята носились по коридору, влетали в классы, спорили, шумели, боролись друг с другом, прыгали с парт, а я стоял, подпирая стенку, и молча наблюдал за ними. Мне казалось, что все эти ребята давно знакомы между собой, что они чуть ли не родственники, а я чужой. Мальчишки не обращали на меня никакого внимания, никто даже и не смотрел в мою сторону.

Мирза Джамал - первый учитель в моей жизни - был человеком средних лет, с коротко подстриженной бородой, одетый почти как молла. Нам всем он велел снять шапки, но сам вел урок в папахе.

Дней десять спустя после начала занятий я пришел в школу чуть не со слезами на глазах - маме опять было очень плохо. Я слушал веселый гомон ребят и думал: как они могут?...

Прозвенел звонок, мы вошли в класс.

С важным видом вошел учитель Мирза Джамал.

- Встать! - сказал он.

Мы встали.

- Сесть! - Мы сели.

- Сейчас будем разучивать песню!

Ребята оживленно задвигались за партами, и учитель Мирза Джамал тонким голосом начал петь. Потом к нему присоединились ребята. Я даже и не пытался петь - пылающее в жару мамино лицо стояло перед моими глазами...

Мальчик, сидевший со мной за одной партой, поднял руку.

- А он не поет!

Учитель подошел ко мне.

- Ты почему не поешь?

Я молчал, опустив голову. Мирза Джамал рванул меня за руку, вытащил из-за парты.

- Убирайся! - он вытолкнул меня за дверь.

Я вышел в школьный двор и встал, прислонившись к стене. Когда мы шли домой, Рашид, толстый и туповатый парнишка, увидев моего отца, нажаловался ему, что учитель выгнал меня из класса.

Папа разгневался не на шутку и долго отчитывал меня. Мама, пересиливая слабость, тоже присоединилась к нему. Оба называли меня тупицей, упрямым ослом, размазней... Потом стали ругаться между собой. Папа обвинял маму в том, что это она воспитала меня таким, а мама заявила отцу, что я пошел в его дорогих братцев.

Я был очень обижен совместными их упреками, но где-то под обидой тлела радость: раз мама так громко кричит, значит, она поправится... И приятно было, что мама, как всегда в спорах, взяла верх над отцом. Только не нравились мне ее слова, что я будто бы удался в "братцев". На дядю Губата, очистившего наш сундук, мне совсем не хотелось походить.

... Начиная со второго класса я стал хорошо учиться. Наш новый молодой учитель чуть не каждый день хвалил меня и даже сказал папе, что я талантливый, одаренный ребенок. Я не знал, в чем состоит мой талант, но счастлив был уже тем, что меня похвалили отцу, а отец сказал маме, что я очень способный. Я убежал в сад под шелковицу и заплакал. Но это были слезы радости, слезы счастья - я чувствовал горячую любовь к учителю Рустаму.

На приготовление уроков времени у меля уходило очень мало, зато читал я теперь день и ночь... Я давно уже жил в мире, созданном книгами. Глядя на книги, которые читала мама и содержание которых я знал из ее рассказов, я за толстыми переплетами томов видел героев сказаний. Я думал о том, каково было богатырю Рустам Залу, когда, победив в схватке молодого богатыря, он вдруг по браслету на его руке узнал, что смертельно раненный им юноша - его собственный сын... И когда я представлял себе молодого Сохраба, простившего своего отца - своего убийцу, умирающего с любовью в сердце, я наслаждался сознанием того, что люди могут быть так благородны, и нисколько не сомневался, что, доведись мне оказаться на месте Сохраба, я был бы столь же великодушен. Благородное мужество книжных героев было прекрасно, оно было сродни красоте наших карабахских скакунов, великолепию могучих чинар, растущих на горных склонах, грозной силе горных орлов.

Глядя на мамины книги, я чувствовал, что в них живет любовь, та самая, по которой я так тоскую, которой мне так не хватает в жизни. Я не знал, что все это значит, но чувствовал неодолимую тягу к книгам; в книгах было что-то очень родное, близкое...

Новый, совершенно особый мир открыла мне одна из первых самостоятельно прочитанных серьезных книг - "Приключения Робинзона Крузо". Удивительно отчетливо представлял я себе жизнь Робинзона. Я ставил себя на его место, и хотя жить без мамы было грустно, я наслаждался одиночеством на необитаемом острове. И я немножко жалел, когда узнал, что Робинзон покинул свой остров. Видимо, мне хотелось, чтоб одиночество Робинзона длилось вечно...

Первым произведением, которое я прочел самостоятельно, был нравоучительный рассказ о мальчике, которому добрый садовник подарил грушу, и мальчик, преодолев соблазн, отнес эту грушу своей больной сестренке. Я был почти уверен, что рассказ этот про меня. Только грушу я отнес не сестренке, а маме, сестренка у меня никогда не болела.

Книги учили меня благородству, красоте самопожертвования. Что такое самопожертвование, я сказать не умел. Но я точно знал, что никогда не смог бы съесть грушу, если бы знал, что ее хочет моя больная мама...

Однажды погожим весенним днем учитель Рустам объявил нам, что завтра мы отправимся на прогулку и будем в поле на костре жарить кюкю - яичницу с молодой травой. Каждому он поручил принести что-нибудь для этого блюда: кому масла, кому - яиц... Я должен был принести хлеб и масло. Самым лучшим считалось кюкю из молодого шпината, щавеля и крапивы.

Однако наутро погода испортилась, начало моросить, и прогулка не состоялась. И вот когда мы пошли домой и вышло так, что я шел с учителем Рустамом, он вдруг присел на камень и сказал мне: "Ты ведь масло принес и хлеб? Дай мне немного".

Удивленный, я достал из сумки чурек и масло, отдал ему, и он, намазав масло на хлеб, стал есть. В это время мимо шли старшеклассники, среди, них - младший брат Махбуб-ханум, уехавшей в Турцию. "Смотрите-ка! - закричал он, - учитель у школьника взятку берет!". Парни расхохотались. "Чтоб ты провалился, щенок!..." - пробормотал Рустам-муаллим, не переставая жевать.