Евгений Эрастов - Уроки английского

Под костями, на мокрой кровавой земле, возились другие "солдаты", принадлежавшие, скорее всего, к тому же поганому племени. Вместо того чтобы охранять свой муравейник и следить за порядком, они с восторгом втягивали в себя теплую, тягучую жидкость. Во время падения произошло непоправимое. Острая трава порезала ему усики. Боль была настолько сильна, настолько неожиданна, что первое время 352408 застыл в полном недоумении. Вскоре он ощутил, что совсем не чувствует запаха. Где его муравейник? Куда теперь надо ползти?

352408 дежурно, заученно шевелил лапками, в то время как это был уже не старый рабочий муравей, а убогое, поврежденное членистоногое. Глубокий, корневой инстинкт жизни заставлял его ползти, но 352408 просто полз, как все мы, не думая ни о каких инстинктах. Что-то еще брезжило в его сознании, но он не понимал что. Он даже не понял, что с ним произошло, когда большой "солдат" Мирмика Левинодис зацепил его за обвислый, парализованный усик и по тайным, знакомым только ему уксусным тропам с великим искусом потащил в свой Муравейник.

4

Ветер появился неожиданно. Серое, осеннее небо, готовое пролиться дождем, неожиданно стало рассеиваться, и вскоре на востоке уже показалась узкая голубая полоска. Мягкие кончики лиственничных и сосновых иголок первые пришли в движение. За ними тихо-тихо затрепетали причудливые верхушки. А потом дело дошло и до законопослушной травы - вкрадчиво прижимающейся к темной, злопамятной, недолюбленной таежной почве. Все притихло вокруг, чтобы не мешать голосу ветра. Юркая белка, вильнув рыжим хвостом, спряталась в гнездо, выронив из лапок кедровую шишку, и звук от этой упавшей шишки долго еще висел в прозрачном, обиженном воздухе, и не было у этого звука ни смысла, ни цели.

Уроки английского

Полуразложившийся труп Риммы Ивановны Иволгиной был найден в канализационном колодце на улице Октябрьской революции 28 мая 1996 года. Судебно-медицинская экспертиза установила, что гражданка Иволгина Р. И., 66 лет, умерла более двух месяцев назад. Из-за необратимых посмертных изменений причину смерти установить не удалось.

Была прекрасная летняя погода. Легкий июньский ветер играл со скрипящей форточкой городского судебно-медицинского бюро. На дворе изнемогала от жары персидская сирень, нагло рвалась в окно, оглушая сладким, неописуемым запахом.

Машинистка Лида Семенова перестала стучать красными коготками по клавишам дребезжащей "Эрики" и, глядя в окно, думала о том, как хорошо сейчас оказаться за пределами этого отвратительного здания. Рядом с ней на железном столе лежал раздувшийся труп женщины. Лида не понимала, почему так важно знать, каким способом убили эту женщину, - ведь убивших все равно не найдут, а убитая не воскреснет. Ее волновали всего три вещи: туфли, которые обязательно нужно приобрести, отношения с Эдиком, занимающимся оптовой торговлей косметикой и лежащим в настоящее время в больнице с надеждой спастись от службы в армии, и, наконец, задачи по физике. Она уже третий год подряд поступала в медицинский институт, куда нужно было - как назло сдавать физику.

Скользнув по листу бумаги туманным девичьим взглядом, Лида машинально поправила каретку и вдруг часто заморгала толстыми намалеванными ресницами. "Римма Ивановна Иволгина", - прочитала она еще раз. Что-то знакомое было в этом сочетании слов. Неужели это та самая Римма Ивановна, которая шесть лет - с пятого по десятый класс - учила ее английскому языку? Это был гадкий предмет. Пожалуй, даже хуже физики. И вот теперь эта суховатая, чопорная женщина, которую боялся весь класс и которая ни разу за шесть лет не поставила Лиде оценку выше тройки, лежала перед ней на железном столе, зеленая, с огромным вздувшимся животом, со сморщенным лицом, напоминающим печеное яблоко. На шее у нее было два небольших темно-красных пятна, облепленных маленькими белыми червячками.

Глядя на Римму Ивановну, Лида совсем не думала о том, что и она, возможно, будет лежать когда-нибудь на таком же столе, что и ее органы, как капусту, будет шинковать равнодушный прозектор. Гнить мог кто угодно, только не она, не Лида Семенова, потому что ей нужно было покупать туфли и встречаться с Эдиком.

"Отмечено полное расплавление стенок желудка и нижней части пищевода, монотонно диктовал Анатолий Сергеевич. - В плевральной полости кровянистый экссудат объемом двести миллилитров". Лида быстро печатала, не вдумываясь в содержание, и мысли ее были уже очень далеки от мертвой Риммы Ивановны и от уроков английского.

Римма Ивановна Иволгина каждый день, кроме воскресенья, вышагивала по стертому линолеуму кабинета английского языка, переводя взгляд с портрета Шекспира на карту Великобритании. В этом кабинете давно не было ремонта; масляная краска на стенах вздулась пузырями и кое-где слезла, как кожа после солнечного ожога, на потолке виднелись грязно-желтые разводы, оконное стекло - в трещинах после брошенного обиженным двоечником камня - напоминало причудливую паутину. Но все эти мелочи совершенно не волновали Римму Ивановну. Когда тупой и явно не одаренный лингвистически Степанычев захотел привинтить отвалившуюся ножку учительского стола, она только фыркнула: "Где это вы слышали, Степанычев, слово "уделать"? В русском языке глагол "делать" с приставкой "у" не употребляется". Степанычев виновато улыбнулся и навсегда забыл о благом порыве.

Римма Ивановна трудилась на ниве просвещения с трепетным чувством послушницы монастыря, и вышестоящие организации оценили ее труд, наградив изящной медалькой и званием заслуженного учителя "в связи с пятидесятилетием со дня рождения". А кроме того, за добросовестный труд в школе Римма Ивановна, в числе лучших учителей английского языка области, получила бесплатную путевку в Великобританию.

Это была страна ее мечты. Темза, Тауэр, Вестминстерское аббатство - все то, что она изучала по потрепанным институтским учебникам, прилежно зубря продолженные времена, старательно зажимая кончик розового девичьего языка между еще не запломбированных резцов, - все это так ошеломило ее, что она чуть не лишилась дара не только английской, но и родной речи. В Англии не могло быть ничего плохого. Там никто не плакал, никто не болел. Наверное, там никто никогда и не умирал, а если и умирал, то совсем не так, как у нас, - просто закрывал глаза, а потом его клали в гроб. Вернувшись из Англии, она сказала своей подруге, Марье Алексеевне Апухтиной, учительнице литературы: "Я в большей степени роялистка, чем английская королева, и в большей степени англичанка, чем англичане".

Как раз в этот год мама Риммы Ивановны, сухонькая старушка восьмидесяти лет, тоже в прошлом учительница английского, внезапно умерла в туалете от кровоизлияния в мозг. Дверь была закрыта изнутри на шпингалет. Пришлось звать соседа Александра Васильевича, отставного полковника, который бодро и с должной решительностью, присущей кадровому офицеру, устранил препятствие при помощи топора. Этот Александр Васильевич производил впечатление человека порядочного. Помог Римме Ивановне похоронить мать и даже обещал найти телефон мужика с силикатного завода, который может стащить камень для приличного памятника.