Илья Эренбург - Оттепель

- Фильм какой замечательный! Я всю ночь не спала..

- Да ты скажи Егорову, он тебя отпустит, а бюллетениться глупо...

- Навагу выбросили, народу - не пробиться...

А Коротеев думает: до чего крепкая дурь! Не проходит. Может быть, вообще не пройдет, не знаю. Я об этом читал, оказывается, нужно пережить. Неожиданно он улыбается. - Это очень глупо, но, кажется, я счастлив...

2

Вернувшись с читательской конференции, Лена накрыла на стол, принесла из кухни чайник, холодные котлеты, что-то при этом говорила. Журавлев, однако, заметил, что она сама не своя. Спроси он, что с нею, она, наверно, растерялась бы, но он ей подсказал: "Опять двоек понаставила и расстраиваешься?" Она с облегчением ответила: "Да".

Иван Васильевич взял газету - утром он не успел прочитать; он ел и читал, иногда взглядывая на жену, говорил: "Никифорова здорово отхлестали", "Что компрессоров не хватает, это бесспорно". Лена поспешно соглашалась.

Хорошо, что он читает: она может подумать. Ведь только сейчас она поняла, что случилось непоправимое. Ужасно переживать такое одной!..

В студенческие годы у Лены было много подруг, а на заводе она порой тосковала: не с кем поговорить. Ее тянуло теперь к людям, обладавшим жизненным опытом, и она сама над собой подтрунивала: учительница, а все еще хочу, чтобы кто-нибудь меня научил! До прошлого года в школе работал один из самых примечательных людей города - Андрей Иванович Пухов. К нему все относились с почтением: старый большевик, участник гражданской войны, талантливый педагог. А Лена считала его своим спасителем. Ведь она вначале растерялась, дети шалили во время уроков, не слушали ее, она по ночам плакала. Андрей Иванович помог ей войти в работу, раскрыл самое главное: ученик - это как взрослый, один не похож на другого, нужно понять, заслужить доверие. Он разговаривал с ней как с родной дочерью. Она дня не могла прожить, не услышав несколько слов от Андрея Ивановича. Но прошлой зимой Пухов тяжело заболел, врачи сказали - грудная жаба, запретили работать. Правда, теперь Андрей Иванович лучше себя чувствует, иногда он заходит в школу - тянет его туда, - но Лена не решается его беспокоить своими сомнениями, бранит себя: пора жить своим умом, ей ведь скоро тридцать, не девочка... А все-таки трудно, когда не с кем посоветоваться.

Иногда Лена забегает к врачу Вере Григорьевне Шерер. Познакомились они год назад. Лена не забудет того вечера: тогда она впервые поняла, что муж для нее чужой. Это было так страшно, что она всю ночь проплакала. Вера Григорьевна нравится Лене, но встречаются они редко - Шерер всегда занята. Потом она какая-то замкнутая. Может быть, потому, что одинокая? Она сказала Лене: "Второй раз ничего не получается"; она на войне потеряла мужа. Лене неловко надоедать Вере Григорьевне: у нее свое горе.

С Коротеевым Лена как-то сразу подружилась. Он много рассказывал про войну, про Германию, про товарищей, люди в его рассказах оживали, и Лене казалось, что она их хорошо знает. Они спорили о книгах. Лена говорила, что почему-то не верит в счастье Воропаева, а Коротеев доказывал, что это правда. Ему нравился Листопад, а ей он казался бездушным. Про роман Гроссмана Коротеев сказал: "Войну он псказал честно, так действительно было. Но герои у него слишком много рассуждают, больше, чем на самом деле, от этого им иногда не веришь". Лена возразила: "А разве вы мало рассуждаете?" Он сконфузился, пробормотал: "Нельзя переносить на собеседника... А я вам, видно, надоел разговорами..."

Никогда он не рассказывал Лене ни про Наташу, ни про свою раннюю молодость, но она чувствовала, что не такой он "счастливчик", как это казалось Ивану Васильевичу. Она ценила в Коротееве и душевную силу и скрытое глубоко душенное волнение: живой человек. Когда было заключено перемирие в Корее, он сделал доклад. Лена слушала с интересом, он хорошо псказал крах американской стратегии, сделал выводы: другой конец, чем был в Испании, агрессорам придется призадуматься, да и повсюду сторонники мира подымут голову. Они вышли из клуба вместе, и Коротеев сказал ей: "У нас в институте училась девушка из Кореи. Крохотная, как ребенок... Я эти дни все о ней думаю. Она удивительно хорошо улыбалась. Замечательно, что теперь она может снова улыбнуться, - ведь они столько пережили!.." Лена подумала, что, может быть, только она знает всего Коротеева - и того, кто выступал с докладом, и того, кто рассказывал о маленькой кореянке.

Иногда она его не понимала. Она как-то рассказала ему, что с десятиклассницей Варей Поповой чуть было не стряслась беда: "Взяли и исключили из комсомола. Не разобрались, не выслушали. Правда, в итоге вмешался горком. Варю позавчера восстановили. Но вы представляете себе, что значит пережить такое в семнадцать лет! Это ведь драма... Виноват, конечно, Фомин, а ему даже выговора не дали. Разве это допустимо?.." Она ждала, что Коротеев ее поддержит, но он молчал. Будь на его месте муж, она подумала бы: трусит. Но Коротеева она уважала и решила: "Наверно, я еще многого в жизни не понимаю".

Не замечая того, она к нему привязалась. Когда он не приходил, она огорчалась, спрашивала мужа: "Не заболел ли Дмитрий Сергеевич?" Это было летом, все тогда ей казалось простым, понятным. Потом Коротеев уехал в отпуск на Кавказ. Вернулся он мрачным; Лена даже подумала: может быть, встретил девушку, не поладили... Он начал избегать общества Лены. Два раза она его останавливала на улице; он говорил, что много работы, но скоро зайдет, обязательно, обязательно... Лена терялась в догадках и вдруг поймала себя на мысли: а я ведь слишком много думаю о нем. Уж не влюбилась ли. Тотчас она себя урезонила: в моем возрасте таких глупостей не делают. Просто здесь мало интерес-ных людей. И потом - мы ведь дружили..

На читательскую конференцию она пошла неохотно: скучно, будут читать по бумажке, цитировать газетные статьи, пересказывать содержание книги. Журавлев настаивал: секретарь горкома сказал, что придет, вообще все будут. "Что за глупые демонстрации? И потом - тебе будет интересно: Мария Ильинишна говорила, что выступит Коротеев". Лена рассердилась: "Вот уж это мне все равно..." Иван Васильевич усмехнулся: "Верь женщинам! Считала Коротеева чуть ли не гением, а теперь даже неинтересно, что он скажет..."

Лена не думала, что этот вечер сыграет такую роль в ее жизни.

Когда Коротеев выступал, ей хотелось уйти или закрыть руками лицо. Ведь он говорит это ей: решил объяснить, почему не приходит. Теперь ясно: он считает меня ветреной, взбалмошной, как героиню того романа. Решил, что я в него влюбилась, и читает нотации. Он человек порядочный, голова у него занята другим, да и вообще я должна понять, что такого не бывает. Словом, урок мне. Но почему он вздумал объясниться при всех? Мог бы прийти и сказать. Очевидно, решил - так будет обиднее, боится, что я его не оставлю в покое. Может не бояться: больше он меня не увидит.