Илья Эренбург - Оттепель

В зале для ожидания душно. Кричит грудной ребенок. Володя печально острит. Надежда Егоровна, чтобы скрыть свое волнение, почему-то, не замолкая, говорит о пирожках: хотела испечь Соне на дорогу, и такое несчастье - тесто не поднялось....

"Производится посадка на поезд номер сто семьдесят шесть, следующий по маршруту Ртищево - Кирсанов - Тамбов".

- На Ртищево - это мой.

Они идут на перрон. Что с Соней? Она остановилась, и лицо у нее испуганное. Навстречу идет Савченко. Надежда Егоровна радостно восклицает:

- Вот хорошо, что пришли проводить!

Соня молчит. Володя берет мать под руку.

- Пойдем, мама, посмотрим состав... Соня теперь вдвоем с Савченко.

- Откуда ты узнал, что я уезжаю?

- Твой брат сказал.

- Ну, а почему не приходил?

- Думал, что не хочешь. А ты разве хотела, чтобы я пришел?

- Я тебе этого не сказала. Но вообще нехорошо, что не пришел.

- Ты тогда так разговаривала... Я решил, что ты не хочешь, чтобы приходил.

- А тебе самому хотелось?

- Зачем ты спрашиваешь? Тогда, у ворот...

- Не будем в последнюю минуту ссориться. Я думала, что ты понял... Почему ты тогда не зашел?

- Ты сказала - пить чай со всеми.

- А ты считаешь, что я всегда говорю, что думаю?

- Соня, когда ты возьмешь отпуск?

- Ты с ума сошел! Какой же отпуск, когда я только еду на работу?

- Знаешь что, я в прошлом году не брал отпуска. Я приеду в Пензу.

- Ни в коем случае! А когда ты хочешь взять отпуск?

- Скоро. Так ты, значит, запрещаешь?

- Что ты будешь делать в Пензе? Если не работать, там скука, это не Кавказ.

- Я ведь к тебе приеду, а не просто в город...

Подошли Надежда Егоровна и Володя. Надежда Егоровна сказала, что состав очень длинный, и, посмотрев на Соню, предложила Володе:

- Пойдем еще походим - холодно стоять.

Савченко робко спрашивает:

- Соня, а ты меня не забудешь?

- Забывают то, что не важно, главное всегда остается.

- А ты это считаешь главным?

- Откуда я знаю! Я еще не проверила. Может быть, забуду.

- А как тебе сейчас кажется?

Соня смотрит на него, ее глаза темнеют. Хорошо, что вокруг много людей, не то бы первая поцеловала...

Володя говорит:

- Соня, ты не слыхала? Проводник зовет в вагон.

Она обнимает мать, потом Володю. Савченко ждет, что она ему скажет. Она протягивает ему руку, глаза ее блестят.

- Я тебе напишу. Ты слышишь, мама? Как только приеду... Поцелуй отца!

Савченко едет в автобусе на завод. Он взволнован: ничего не понимаю! Так она и не ответила. Я даже не знаю, как считать - поссорились мы с ней или нет? Я думал, что она обещает написать, сказалось - матери. Нет, она меня не хочет! Когда я сказал, что приеду в Пензу, закричала: "Ни в коем случае!" А смотрела так, что я еле сдержался, чтобы не поцеловать. Я теперь о ней очень много думаю. Романтизм, как говорит Коротеев. Ему легко говорить - он старый, ну, не старый, пожилой, ему, наверно, под сорок, в таком возрасте люди перестают об этом думать. А я о Соне все время думаю. Вот что удивительно - я должен был бы впасть в мрак, потому что у нас с ней ничего не вышло, а мне почему-то весело. С вокзала обыкновенно возвращаешься печальный, если проводил близкого. А мне и сейчас весело. Но я ее люблю, это я знаю. Тогда почему мне весело? Причин много. Коротеев сказал, что из меня выйдет толк. Это очень важно. Наш завод замечательный! Я люблю представлять себе все, как в раскладной книге: сначала автоматическая линия, это просто - вижу каждый день; потом другой завод - там наши станки и там делают тракторы; значит, можно себе представить огромный трактор, он вырывается в степь, а после этого пшеница, очень много пшеницы, страна богатеет, крепнет, и тогда коммунизм... Конечно, мне весело, потому что я работаю на таком заводе. Не только поэтому. Есть "Гамлет", есть вообще чудесные вещи. Потом, это последние дни зимы, скоро весна, а весной всем весело. Ну, и Соня... Любит она меня или нет, я не знаю, но она существует, только что я с ней разговаривал, это уже неслыханно много. Может быть, она мне напишет? Тогда я поеду в Пензу. А если не напишет, ни за что не поеду, вообще не возьму отпуска... Сейчас я скажу Коротееву, что со сваркой больше сюрпризов не будет, вчера весь день проверяли. У меня, наверно, взбудораженный вид. Коротеев может заметить... Нужно привести себя в порядок.

Перед тем как войти в комнату, где работал Коротеев, Савченко посмотрел на себя в зеркальце и причесал свои жесткие волосы. Глаза какие-то странные, лезут вперед.. Это потому, что я думал о Соне. Сейчас буду думать о сварке, и глаза станут на место.

Соня долго стояла в коридоре. Она еще жила тем, что только что оставила. Сказал, что приедет... Если это серьезно, пусть приезжает. Отец правильно говорил: забываешь то, что нужно забыть. Может быть, Савченко через месяц меня забудет. Я должна ему написать, что если он действительно собирается приехать, то не раньше лета. Но если я ему напишу, он приедет. Лучше ничего не решать все решится само собой... А снег уже серый, да и пора - скоро апрель... Я думаю, что в Пензе все будет хорошо...

Она вошла в купе. Полный человек в рыжей куртке рассказывал военному врачу:

- У нас в цехе вентиляция замечательная...

Соня подумала: может быть, он работает на том заводе, куда я еду? Тогда мне повезло - уже сегодня узнаю все. Интересно, какие там станки?.. Нет, это часовая фабрика, не то... Ужасные папиросы он курит, дышать нечем... Все-таки хорошо, что Савченко пришел на вокзал... Странно - три часа дня, а мне хочется спать, ночью не спала - волновалась... В Ртищеве пересадка, но Ртищево не скоро...

Соня задремала, чуть наклонив голову в сторону; лицо у нее было спокойное, счастливое. Человек в куртке теперь рассказывал, как они хотели устроить душ, но не устроили - урезали лимиты. Вдруг он замолк - залюбовался Соней.

Длинный поезд медленно, деловито пыхтел среди бескрайних полей, прикрытых слабым предвесенним снегом.

16

Соколовский посмотрел на часы. Четыре. Вставать еще рано.

Вот уже неделя, как он поправился и работает. Но после болезни нервы сдали, спит он еще меньше прежнего, никакое снотворное не действует.

Он еще лежал с высокой температурой, когда отчетливо вспомнил рассказ Пухова о том, что Журавлев хочет его погубить. Евгений Владимирович не удивился, не вознегодовал, подумал: опять, - и тоскливо зевнул. Он сам был озадачен своим спокойствием. Все-таки со стороны Журавлева это возмутительно Мы шесть лет вместе проработали... Ну и что же? Значит, ему зачем-то понадобилось. Удивить меня трудно: как сказала бы Вера, выработался иммунитет...

Когда Володя сообщил, что Журавлева сняли, Соколовский спокойно заметил: "Вот как... Что ж, этого следовало ожидать". Володя не спросил, почему Евгений Владимирович так думает: он давно понял, что Соколовский, несмотря на все его колкости, наивен, как отец: они оба верят в справедливость...