Владимир Ефименко - Натыкаясь (рассказы)

ПИСЬМО ЧУЖОЙ

Когда соберутся две женщины, то после обсуждения ужасной жизни и идиоток-подруг, начинаются задушевные воспоминания о роддоме. Мужчины не ушли далеко: после футбола, секса и нескольких стаканов - всплывают армейские мемуары. Тех и других можно понять: речь идет о самой тяжелой, но где-то и приятной полосе в жизни. Исключения редки. Обычный порядок может слегка варьироваться, например, после обсуждения подруг могут возникнуть обобщающие оценочные суждения о мужчинах, а у последних после футбола может проскользнуть политика, но сексом закончится все равно, так что спорт и выборы - это разминка, предварительная игра.

Армия и роды - альфа и омега задушевных бесед. Поскольку, любезный читатель, беседа у нас, несомненно, задушевная, будем считать, что: А) Центрфорварда давно пора на мыло; В) В этой стране никогда порядка не будет; С) Все они продажны, хотя попадаются и порядочные.(Из этого набора пытливый читатель уже может догадаться, какого я пола.)

В общем, был у меня армейский приятель, сосед по койке. Сибиряк. Была у него любимая. Все у Сереги спорилось легко и красиво, да только в языке кость. Когда он говорил, половина смысловой нагрузки доносилась руками (женщины это любят, поверьте), но вот когда надо было сесть за письмо, у него эти руки опускались: "Не знаю, о чем писать. "Так я стал его поверенным Сирано. Спору нет, при встрече они бы и без меня нашли, что делать, но в письмах... Я писал ей длинные послания, полные намеков и двусмысленностей. Серега потом переписывал их своим аккуратным почерком. Справлялся о значении незнакомых слов. Я подробно объяснял. Потом решил, что лучше сразу объяснять письменно, усилив просветительскую функцию. В приходящих от нее ответах появился усилившийся интерес. Мы (!) гордились этим Чувства настолько переполняли меня в ту пору, что я, как донор, уже не мог обойтись без кровопусканий. Излияния возымели действие: После дембеля Серый пригласил меня на свадьбу, шафером. Я не поехал: далеко, некогда, финансы-романсы. На последней стадии романа в письмах я старался максимально приблизиться к его стилю, чтоб потом не так бросалась разница в глаза, чтоб оно как-то выглядело путем. Дошел до того, что почувствовал, как мне не хватает рук для выражения мыслей. Но выходило это с удовольствием, все это отвратительное предприятие. Я писал, как для себя. Я любил ее. Кто она, я так и не узнал.

Ну и нашел, чем хвастать! Для него это - экзерсисы, а там - живой человек! Не знаю, возможно, мои экзерсисы были еще живей. Зачем я об этом говорю? Да просто я до сих пор продолжаю писать письмо чужой.

ЭВРИКА

Эвриклея, старая рабыня, встретив на рыночной площади Аристию, служившею по соседству, пыталась рассказать подруге о своих злоключениях:

- С моим господином не соскучишься. Даром, что ученый муж.

- Это ты про своего старого скопидома?

-А про кого же еще? Он всех замучил. То выбросит целую кучу денег на свои дурацкие причуды, то ему в голову взбредет направлять на стену целую кучу зеркал, а ведь зеркала-то ты сама знаешь, сколько стоят!

- Это Архимед твой, чокнутый?

- Он самый. Так вот, вчера он с друзьями перепился и расшвыривал все вокруг себя. Может, и обронил где-то в ванной тетрадрахму, когда ходил умывать свое пьяное рыло.

- И что, он из-за этой тетрадрахмы устроил всем черную жизнь?

- Я же тебе говорю, скопидом редкостный. И что же? Тут он сорит деньгами направо и налево, а сегодня - это вообще. Нашел, как я поняла, он свою монетку. В ванной, как я сразу и предполагала. Ну, нашел себе, и слава богам. Так нет же, надо было выскочить голым на улицу и всем прохожим орать: "Нашел! Нашел!"