Игорь Ефимов - Суд да дело

В ожидании Гвендолин Грегори пытался выклянчить побольше. Но Кипер был непреклонен.

- Еще чего выдумал - мотель! Никаких мотелей! Кафе - прекрасное место для свиданий. В крайнем случае - кино. И только! Да, я подожду рядом, в какой-нибудь забегаловке. Мне нужно прочесть и написать кучу писем.

Письмо, на самом деле, было только одно - из Новой Англии.

"Дорогой К. Р.

Вчера приходил старый Готлиб - помочь мне вставить зимние рамы в окна. Они не тяжелые, но одному их поднимать очень несподручно. Поэтому мы заключили трудовой союз: он помогает мне, я - ему. Его сыновья не захотели фермерствовать, разъехались. Они с женой остались вдвоем в большом доме. Завтра иду к нему.

Сегодня после работы я поил его чаем с печеньем. Говорили о том, о сем, размякли в сразу потеплевшем доме. И вдруг он спросил: "Почему я никогда не вижу вас в церкви?". Мне было неловко врать ему - разделенный труд, преломленный хлеб сближают, - поэтому я стал говорить правду. Которая в моем случае многословна и неубедительна.

Я стал объяснять, что в течение всей жизни я так много думал про отношения человека с Богом, что из этих мыслей у меня вырос настоящий мысленный горб. Я не горжусь им, не рад ему, но мне нужно жить с ним, потому что ампутировать его нельзя. Горб этот такой разветвленный, высокий, чувствительный, причудливый, что нет ни одной церкви, в двери которой я мог бы пролезть с ним. Это должна быть такая причудливая дверь, в которую мой горб мог бы войти, как ключ входит в замочную скважину. Но церкви с такой дверью нет. Поэтому мне приходится всегда оставаться у порога.

Готлиб кивал сочувственно - и был прав. Простой человек принимает Неведомое легко и естественно, ибо для него оно всегда рядом, всегда лицом к лицу. Интеллектуал же отделен от Неведомого горой псевдообъяснений, которые он сам же и громоздит увлеченно и неутомимо. И не замечает при этом, что все эти рациональные объяснения затвердевают в догмы, ритуалы, обряды. Так что в какой-то мере, быть может, он был прав - тот провинциальный профессор, который назвал науку новой религией.

Мне и самому подобные мысли порой приходили в голову. И знаешь, когда я впервые об этом подумал? Смешно сказать: летел в самолете и глядел на стюардесс, выстроившихся в проходах и объяснявших, что надо делать в случае аварии. Мы все прекрасно знаем, что ни одному человеку еще не удалось спастись из самолета, упавшего в океан. Никто не успел натянуть надувной жилет, схватить плавучее сиденье, добежать до бокового выхода. Известно, что ветер врывается в пробоину с такой адской силой, что срывает всю одежду с людей голые трупы будут качаться на волнах. А при ударе о землю гибнут не только пассажиры и команда, но часто и жители, на земле, еще секунду назад воображавшие себя в полной безопасности.

И тем не менее, миловидные стюардессы, указывающие ритмичными движениями рук то на аварийный выход, то на сиденья, то на кислородные маски, наполняют наши сердца обманчивым покоем. Каждый день в тысячах взлетающих самолетов они исполняют свой ритуальный танец - эти новые жрицы нового культа, нового идола, имя которому: Безопасность.

Да, пожалуй, так сказать будет точнее всего: наши новые боги, которым мы поклоняемся со страстью и убежденностью, - Безопасность и Здоровье. Это им мы строим сверкающие капища больниц, их служителям вверяем свою душу и тело, им платим огромные подати, несравнимые с церковной десятиной темного Средневековья. А все эти горы лекарств, витаминов, мазей - разве не есть они наша новая святая вода, чудодейственные мощи, свечки к иконе? Раньше покупали индульгенции или платили за молитвы во здравие и за упокой - теперь мы покупаем все виды страховки. Недавно я прочитал объявление, предлагающее застраховаться от похищения инопланетянами - и совсем недорого.

В нашем новом язычестве человек может устроиться вполне уютно и прожить до конца дней своих в душевном комфорте. Но при одном условии: он не должен думать о смерти. Ибо Здоровье и Безопасность кончаются со смертью. И что тогда? Тогда-то Неведомое выступает из тьмы, в которую мы оттеснили его своим сверкающим здравоохранительным базаром, садится перед нами и возвращает нам долю серьезности, необходимую для отсыхания интеллектуального горба. После этого дверь церкви откроется для тебя - но не слишком ли поздно?

Прости за этот мрачноватый скулеж, навеянный холодным ветром за черным окном. И да хранят тебя боги Здоровья и Безопасности.

Твой Антонио А."

Гвендолин была очень довольна фильмом. В машине она хвалила смелость и находчивость героини. Которая ловко отбилась от злого мужа горячим утюгом.

- Нет, мне-то никакой утюг бы не понадобился, нет, сэр. Я своего мужа могла бы одной рукой вот так... Но это мне вышло боком, да, боком, скажу вам, и крест мне на сердце... Потому что он раз напился в доме и упал и разбил себе голову... И соседи вызвали "скорую", да, "скорую", и его отвезли в больницу... И там его спрашивают: "Кто вас так отделал?" А он, сучий сын, говорит им: "Жена отделала! Крест на сердце - жена!" И полиция примчалась и увидела, насколько я здоровее его, и надела на меня наручники, и я провела ночь в участке, вот так история. Пока он наутро не протрезвел, и не испугался и не сознался в своей неправде. Ох, кто бы только знал-понимал, как я бесилась всю ночь в тюрьме.

Дом с лифтом очень насмешил Гвендолин. Она хлопала себя по бокам, закидывала голову, толкала Грегори локтем. Тот блаженно улыбался и глядел на нее преданным взглядом. Губы его сильно полиловели после кино.

Гвендолин вдруг взяла его за ухо и за чуб. И несколько раз повернула голову вправо и влево.

- Вот так... Вот так... Вот так... Вот так твоя мать должна была тебя учить... Чтоб знал, как убегать из дома... Когда у меня будут дети, никакого самовольства не допущу. Все будет на замке: холодильник, буфет, двери, телевизор. И никаких карманных денег. Только то, что заработают.

Грегори, пошатываясь, вошел в лифт. Вознесся к себе на второй этаж. Кипер повез Гвендолин домой.

- Это я так, напускаю строгость, - объясняла она по дороге. - А вообще-то взяла бы его на руки и носила, носила... Я ведь точно такая была... Ну, скажите, вы - умный и образованный: почему в молодости так хочется убежать из дому? Я помогала в одной семье, где сын первый раз пытался убежать в четыре года. Собрал маленький чемоданчик и честно ждал маму в вестибюле, чтобы предупредить. Куда их несет? Почему? Не знаете? Так я вам сама скажу: потому что дома уже никого ничем не удивишь. А в молодости без этого жизнь не в жизнь. Дико хочется кого-нибудь удивить. Хоть чем-нибудь. Или хоть самой удивиться. Если вы понимаете, о чем я толкую.

- А правда, что вас родители в детстве приковали цепью?