Борис Екимов - Отцовский двор спокинул я (рассказы)

- Не хочу.

Он не больно хороший едок. Зато внук за двоих старается. Съел яичницу с двумя оранжевыми "глазками", а теперь с оладьями управляется: накладывает на масленый ноздреватый кругляш горку густой сметаны, ложкой ровняет ее, а сверху - варенье, яблочное, с твердыми дольками. Ест, жмурится, ему вкусно.

- Ты, дед, расти не будешь. Я тебя перегоню.

Бабка усмехается:

- Уже, считай, догнал.

- Правда? Сегодня будем меряться.

Это - забава занятная: стать с дедом спиной к спине и "меряться". Мальчику шесть лет, он - рослый. Деду подпирает к шестидесяти. Он не больно высок, ногами короток, телом еще силен, кубоват, горбится и гнется в пояснице. Когда они "меряются", мальчик тянется вверх, ему кажется, что очень скоро, вот-вот он деда догонит ростом.

Теперь - недосуг. Будь за столом один, старый Пономарь давно бы поднялся. Но он знает, что следом вскочит и внук. И потому ждет. Пусть ест мальчишка. Ему в радость еда и в пользу. Привезли его из города осенью, хворого, тощего. На глазах поправился. Подрос, лицо округлилось. Во всю щеку румянец горит на морозе. Любо глядеть. И все хвори пропали.

Глядя на внука, дед свои щеки потрогал, небритые.

- Побрейся, - сказала жена. - Прямо старец. Тем более на люди.

Возрастом она - с мужем вровень, хотя кажется много моложе: свежее лицом, телом пышнее. А муж ее - в недельной седой щетине, морщинистый.

- Ехать? - понял он жену.

- Без хлеба сидим.

За хлебом ездили на соседний хутор, за десять верст. Хоть и трактор в помощь, но - снега, метельные переметы. Не всякий раз проберешься. Да и привезут ли хлеб из станицы, с центральной усадьбы. Тоже - дорога неблизкая, без асфальта, снега, метель. Обязаны-то два раза в неделю возить. Но кто нынче кому обязан? А без хлеба нехорошо. Привыкли к хлебцу.

- Ладно, поеду.

- Ура! Поедем! - обрадовался внук.

- А ты при чем? - спросила бабка. - Без тебя никак?

- Без меня никак, - серьезно ответил внук. - Я - рулевой.

- Перевернетесь еще. Не давай ему руля.

- Ладно. Напоим - и поехали. А то расхватают.

Хлеба привозили немного. Припоздаешь - значит, прокатился зазря.

От базов и подворья до заметенной снегами речки путь недалекий. Не торная дорога - но снежная сакма, пробитая трактором да скотьими копытами. Коровы, бычки да телки идут не спеша; все, на подбор, черные тушистые "абердины", мохнатые, в шерсти, словно в шубе. Зима им - нипочем. За ними вослед тянутся овечки. Коз выпускают позже, они с меканьем мчатся вперед. Лезут на обочину, в снег, лишь бы раньше других поспеть. Такая у них натура.

Старый Пономарь с пешней и дырчатой лопатой ушел вперед, чтобы прочистить проруби и ледовый желоб. Молодой помощник позади скотины, с ним - Найда. Собака бросается в сторону, бороздя рыхлый снег, шумно нюхает, роется, вздымая снежную пыль. Порою она берет след и тогда глухо лает. Это след волчий.

Скотина идет неторопливо. Черная рать на белом снегу.

Скотина сама идет, ее уже подгонять не надо, но утренняя радость брызжет из детской души. Утро погожее, светит солнце, а впереди - дорога на большой хутор... Чем не жизнь. И как не запеть:

Проснется день красы моей,

Зарей раскрашен свет...

Это песня деда, любимая, тот ее не часто поет.

Я вижу горы - небеса...

Я вижу чудо - чудеса!

Везде большие чудеса!

Все вижу, вижу я!

А здесь уже дед ни при чем. Это мальчик сам сочинил, для себя, потому что у деда совсем иное. А по-своему лучше.

Везде большие чудеса!

Все вижу - вижу я!

Все вижу - вижу я!

Ар-ря! Ар-ря!

Ему нравится эта песня и этот клич.

- Ар-ря! Ар-ря! Бырь-бырь! - подает голос мальчик.

- Ар-р-ря!! - разносится звонкое над индевелыми старыми грушами, что тянутся по долине, отступая от речки далеко.

Здесь, меж пологих холмов, когда-то лежал немалый хутор. Он тянулся над речкой и под горою двумя порядками. Усадьбы стояли не теснясь, просторно. Базы, огороды, немереные левады, сады и даже свои родовые кладбища - все с размахом, чтобы хватало на жизнь и на смерть. А потом все не вдруг, но ушло: люди, дома, иные постройки - вся жизнь. От богатого былого хутора лишь память да два брошенных черных дома.

В пору летнюю еще можно сыскать старые фундаменты из дикого камня, заплывшие ямы погребов, желтые глинища на месте лепленых кухонь - знаки прошлой жизни. Лишь донские груши-дулины живут долгий век. Могучие дерева в безлюдье, в покое поднимают и ширят просторные кроны, словно храня до поры обжитое место. По осени, когда поспевают желтые "баргамоты", сочные "черномяски", "ильинки", в пору плодов, приезжают старые хуторяне, их наследники, собирая на своих усадьбах сладкую дань. Больше, конечно, для памяти. Новые насельники - чеченцы - порою пытались гнать их: "Это - наше..." - "Ваше знаете где?! - вскипала казачья кровь. - Ваше там, где вы сажали. А тута мой прадед..."

Потом, вослед за угасшим колхозом, с его отарами, гуртами, кормами, с волей на чужбинку, понемногу ушли и чеченцы. В последний перед окончательным опустением год, когда стали землю давать и разрешили вольно хозяйствовать, без колхозов, приехал и стал жить на хуторе старый Пономарь с женою. То было пять лет назад.

На речке, для водопоя, держали две проруби, прикрывая их камышовыми матами. В ледяные корыта вода шла своим ходом, лишь прочищай наледи.

Пока скотина не торопясь пила, успевали поднять и проверить два сетчатых вентеря. Попадались щурята, окуни, увесистые красноперки. На уху да малую жареху хватало.

- Геть, геть! - гнали скотину домой. - Ар-ря! Ар-ря! Бырь-бырь! Кызь-куда!

* * *

Синий трактор на высоких колесах быстро катил, оставляя четкие зубчатые следы. Дороги не было видно. За неделю все замело, сровняло. Белой скатертью лежит чистое поле.

На обратном пути мальчик будет рулить по проторенному следу. А сейчас лишь дед видит дорогу, по своим приметам. Он знает ее повороты, опасные места, промоины, в которые того и гляди сверзнешься, кувыркнешься. Дед знает, куда рулить. Трактор бежит и бежит. И вот уже позади замыло белью дом и высокие груши. Ничего не видать.

Если ехать так час и два, то можно добраться до центральной усадьбы, до станицы; а за три-четыре часа - до самого райцентра. До города на тракторе не доберешься, город - далеко. Там квартира мальчика, его родители, старший брат. Там - дома и дома, машины, троллейбусы, трамваи, много людей, толчея. А здесь - пустое белое поле, речка, занесенная снегом, по-над речкой - урема: голые деревья, кусты. Справа и слева, сторожа долину, вздымаются высокие курганы: Кораблев, похожий на корабль, островерхий Маяк, Трофеи, где можно и теперь отыскать оружие, мины, снаряды. На самом верху Трофеев - могила генерала, погибшего в войну.

Солнце стоит невысоко и светит холодной белью. Далеко все видать, да глядеть нечего: снег и снег.