К Енко - Частная жизнь вождей - Ленин, Сталин, Троцкий

Из мрачного склепа вышли и сразу ослепли от яркого солнца и буйной, ликующей природы. Захотелось движения. Решили подняться на одну из снежных вершин. Сначала подъем был легок и приятен, но чем дальше, тем дорога становилась труднее. Было решено, что Надежда Константиновна останется ждать нас в гостинице.

Чтобы скорее добраться, мы свернули с дороги и пошли напролом. С каждым шагом труднее карабкаться. Владимир Ильич шагал бодро и уверенно, посмеиваясь над моими усилиями не отстать. Через некоторое время я уже ползу на четвереньках, держась руками за снег, который тает в руках, но не отстаю от Владимира Ильича.

Наконец добрались. Ландшафт беспредельный, неописуема игра красок. Перед нами как на ладони все пояса, все климаты. Нестерпимо ярко сияет снег; несколько ниже - растения севера, а дальше - сочные альпийские луга и буйная растительность юга. Я настраиваюсь на высокий стиль и уже готова начать декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича: он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: "А здорово гадят меньшевики!.." Отправляясь на прогулку, мы условились не говорить о меньшевиках, чтобы "не портить пейзажа". И Владимир Ильич шел, был весел и жизнерадостен, очевидно выбросил из головы всех меньшевиков и бундовцев, но вот он на минутку присел, и мысль заработала в обычном порядке.

...В то время как в Женеве все жили на европейский лад, в хороших комнатах, спали на пружинных матрацах, так как комнаты и жизнь были в Женеве сравнительно дешевы, Ленин жил в доме, напоминавшем дом русского заштатного города. Внизу помещалась кухня, она же и столовая, очень чистая и опрятная, но почти лишенная мебели, сбоку - небольшая комната, где жила мать Надежды Константиновны, и наверху - спальня, она же рабочая комната Ильича: две простые узкие кровати, несколько стульев, по стенам полки с книгами и большой стол, заваленный книгами и газетами. Мне вначале показалась серой эта обстановка, но, побыв там раз, другой, не хотелось уходить, так просто и уютно там чувствовалось, ничто не стесняло.

Владимир Ильич не был аскетом: он любил жизнь во всей её многогранности, но внешняя обстановка, еда, одежда и пр. не играли никакой роли в его жизни. Тут не было лишений, сознательного отказа, а просто не было в этом потребности. Не помню, чтобы когда-либо, даже шутя, говорилось о вкусном блюде, чтобы придавалось значение платью. Пили, ели, одевались, но эта сторона жизни ничьего внимания не приковывала.

Обычная дневная обстановка такова. Владимир Ильич сидит, углубленный в работу, или уходит работать в библиотеку. Надежда Константиновна разбирает корреспонденцию или шифрует письма, мать возится с несложным хозяйством, на которое все же тратится много забот и труда".

В отношениях между Лениным и Марией Эссен Крупская усмотрела "измену" Ленина. И причины для такого вывода были: присутствие Марии всегда волновало Ленина, он подолгу оставался с ней наедине, они вдвоем совершали длительные прогулки в горы, когда Крупская уже спала (она рано ложилась), Ленин и Мария долго ещё "сумерничали", на собрания ходили без Крупской. Крупская это терпела, и долго, но в конце-концов сказала Ленину: "Сколько же можно? Уже люди замечать стали". В конечном итоге скандал между Лениным и Крупской получился грандиозный, в ходе которого жена прямо обвинила супруга в измене с Марией. Скандал получил огласку в социал-демократических кругах. Ленин держался стойко и ни в чем не признавался. Тогда Крупская потребовала отправить "любовницу-квартирантку" в Россию, чтобы "вести подготовку к III съезду партии".

На границе с Россией Мария была арестована и посажена в тюрьму.

Ленин написал ей в тюрьму письмо. Выдержка из этого письма от 24 декабря 1904 года: "... Ура! Не падайте духом, теперь мы все оживаем и оживаем. Так или иначе, немножко раньше или немножко позже надеемся непременно и Вас увидеть. Черкните о своем здоровье и, главное, будьте бодры: помните, что мы с Вами ещё не так стары, - все ещё впереди...

Ваш Ленин".

Письмо Марию взволновало. Она вспоминала: "После такого письма пребывание в тюрьме стало особенно невыносимым. Мучительно потянуло на волю, на работу"...

С первых же дней революции 1905 года в России Ленин понял, что в бою с самодержавием надо быть как можно лучше вооруженным.

В этих целях он прочитал и продумал все, что писали Маркс и Энгельс о революции и восстании, немало книг и по военному искусству, по технике вооруженного восстания.

В библиотеке в "Societe de Lecture" в Женеве Ленин проштудировал книгу о баррикадной борьбе, о технике наступления. Делал выписки из книг мелким почерком на четвертушках бумаги. Эти выписки и свои советы он в письмах переправлял в Россию.

В Боевой комитет Петрограда Ленин писал: "В таком деле менее всего пригодны схемы, да споры и разговоры о функциях Боевого комитета и правах его. Тут нужна бешенная энергия и ещё энергия. Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Не требуйте никаких формальностей, наплюйте, Христа ради, на все схемы, пошлите вы, бога для, "функции, права и привилегии" ко всем чертям".

В другом письме он писал: "Бомба перестала быть оружием одиночки "бомбиста". Она становиться необходимой принадлежностью народного вооружения".

Призывая к "военному обучению на немедленных операциях", Ленин требовал: "...одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие - нападение на банк для конфискации средств для восстания". И далее: "Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых", нападая на "случайно отбившегося казака", "избивая черносотенцев, убивая их, взрывая их штабы-квартиры", с верхних этажей "осыпая войско камнями, обливая кипятком", при использовании "кислот для обливания полицейских".

В ноябре 1905 года Ленин расширяет рамки своих призывов к борьбе: "Кто сторониться от борьбы, тот поддерживает хозяйничанье черносотенцев. Кто не за революцию, тот против революции. Кто не революционер, тот черносотенец".

Однако сам Ленин в восстании не участвовал, бомбы не бросал, сам ни в кого не стрелял, но очень боялся казаков и их нагаек. Вот как об этом писала свидетельница одного митинга в Петербурге с участием Ленина, когда он из Швейцарии приехал в Россию в конце 1905 года, Т. И. Алексинская: "... Мы все-таки искали в вожде человека, в котором были бы соединены темперамент Бакунина, удаль Стеньки Разина и мятежность горьковского Буревестника... И когда я увидела Ленина в 1906 году на одном из загородных митингов в Петербурге, я была страшно неудовлетворена. Меня удивила не его наружность... - а то, что когда раздался крик: "Казаки!" - он первый бросился бежать. Я смотрела ему вслед. Он перепрыгнул через барьер, котелок упал у него с головы... С падением этого нелепого котелка в моем воображении упал сам Ленин. Почему? Не знаю!.. Его бегство с упавшим котелком как-то не вяжется с Буревестником и Стенькой Разиным. Остальные участники митинга не последовали примеру Ленина. Оставаясь на местах, они, как было принято в подобных случаях, вступили в переговоры с казаками. Бежал один Ленин...".