Олег Ермаков - Река (Свирель вселенной - 3)

Меньшиков обогнул мыс с темной ивой, песчаный лоб и вплыл в глиняный амфитеатр, над которым грузно нависала толстая старая осина. С луной в ветвях.

Сначала ему показалось, что кто-то залез, не боясь высоты, на осину и зажег там солому.

Но нет. Это была желтоватая луна.

Два гребка, и он ее всю увидел, горбатую, крупную.

Ночная вода чернела под лодкой.

Лопасти серебрились. Словно рыбьи плавники.

Отражались. И луна, смятая с одной стороны. Как рыбья голова.

Меньшиков подумал о молчащей речи этой реки, этих мест.

И эту Рыбу речи он уловил в сплетения своих мыслей и чувств: на мгновение, сейчас она уйдет... уже ускользнула, шевеля плавниками, хвостом, и лишь светящийся след мелких пузырьков оставила...

Он плыл мимо рядов амфитеатра.

Может быть, ему просто хотелось увидеть это место ночью при луне.

Он остановился ниже красных Обрывов. В небольшой дубовой рощице,- да, он что-то слышал о реликтовых дубравах, значит, река приблизилась к ним, развел костер. Повесил котелки. При отблесках огня и свете луны начал чистить мичманскую картошку.

Тут к нему прилетела сова.

Он услышал мягкий шум, поднял голову. Она сидела поблизости на ветке и в упор глядела на него. Бесцеремонно, по-хозяйски. Наглядевшись вдоволь, сова принялась озирать лагерь, вещи, палатку; она медленно поворачивала круглую лохматую голову и вперяла взгляд в ту или иную вещь.

Вообще совы осторожные птицы, и поведение этой Меньшикова озадачило. Он даже не удержался и что-то сказал ей, когда она вновь воззрилась на него. Сова выслушала. Вдруг раздался шлепок. Что-то плюхнулось в прошлогоднюю дубовую листву на земле. Сова взлетела, Меньшиков следил за ней, пока она не исчезла. Вскоре он почувствовал неприятный запах и тихо рассмеялся.

Возвратилась сова глубокой ночью.

Уже Меньшиков отужинал и, забравшись в палатку, завернулся в верблюжье одеяло и пустился в путь по катакомбам сна. Но его принудила выйти сова. Кто же еще мог исполнять подобную песенку. Она летала где-то в вышине, хрюкала, чихала, звучно щелкала, взвывала и разражалась хохотом, похожим на взлаиванье. Иногда переходила на громкий шепот: шшшшшшш-шуршат-жирные-мыши-нежные-ящерицы, ввау, ввау! чух! чвы! крх-крх-тигиги! У нее есть любимое сторожевое дерево, с него она озирает свой участок: болото, перелески, берег. Разжимает лапы, летит. Жирные мыши, нежные ящерицы! Живот - большая пещера. Пустая! хыхыхы-хы! Чух! крых! ввау! ввау! Подцепить когтем. На дерево. Добро пожаловать в пещеру. Погадки срыгнуть под дерево: перья, кости, шерсть. Чух! чух! крых! ввау! ввау! Ночь! Радость! Можно погонять хоть цаплю! хоть старика луня! Напустить на них страху!

Вечером, ночью сова хозяйка своего участка. А днем, если что-то заставит ее оставить гнездо, - нет спасения от обычных мелких птах. Окружив, кричат. Прилетают сороки. Еще хуже - канюки. Тут уже одно: упасть на спину и вытаращить когти.

Но сейчас ночь!.. ухухахы... и все в таком же духе. Меньшиков не мог уснуть до тех пор, пока сова в экстазе не потеряла из виду его стойбище и закружилась над какими-то дальними полянами... перелесками...

Утром он решил пойти в Шершни, отыскать одну из реликтовых дубрав. Правда, так и не спросил, где она. Хотя бы знать, на каком берегу. Но из сказанного женщиной с янтарными бусами можно было понять, что эти Шершни где-то поблизости.

Меньшиков спрятал в тростниках байдарку и вещи, в рюкзак положил фляжку с водой, несколько картофелин, пласт сала, одеяло и налегке отправился в путь.

Он миновал черную ольховую рощу, перешел заросший кустарником луг, уперся в болото и двинулся по его кромке.

Через некоторое время он увидел лису. Поджарая облезлая рыже-грязная лисица стояла на косогоре среди ржавых прошлогодних дудок борщевика и ловила носом ветер.

Вот почуяла: человек - и пустилась бежать. Оказалось, хромает. Но бежала легко. Хвост за нею вился. Остановилась, оглянулась на Меньшикова и побежала дальше. Скрылась.

У подножия возвышенности Меньшиков почувствовал скверный запах, как если бы поблизости где-то гадила сотня сов. Он взошел на небольшую возвышенность в сухих борщевиках, оглянулся. Слева, внизу на земле сидели пять или шесть крупных бурых с пестринами хищных птиц - канюков. На кустах трещали сороки. Там что-то лежало.

Меньшиков окинул взглядом долину. Долина была обширна. На возвышенностях на востоке рос лес. Но кроны деревьев, стоявших в низине на юге, были выше лесных восточных макушек. Они приковали взор Меньшикова. Темные мощные кроны. Не это ли Шершни? Почему Шершни. Может, так называется деревня. Но он так понял, что место, наоборот, от людей скрыто. Ну да, долина заболочена. Может, раньше здесь проходила река.

Хорошо бы оттолкнуться и

Он стал легким, в ремне проделал третью новую дырку.

Меньшиков вдруг ощутил покалывание в стопах. И невероятность всего ясно открылась ему. Вообще всего, а не только последних событий. Что такое это плавание? или побег из армии? и всякие совпадения? Это не более и не менее странно и непонятно, чем все.

Странно и непонятно закончилась история его побега.

...Утром ему велели идти в штаб.

Он пошел. Под моросящим дождиком.

Мокро темнели крыши казарм, асфальт.

Поднялся по ступенькам.

Не зная, кто его вызвал, обратился к дневальному. Дневальный тоже не знал. Посоветовал ждать. Меньшиков начал ждать.

По коридору проходили офицеры.

Появилась машинистка. Шла, виляя тощими бедрами, в маске с алыми губами.

Внезапно он ощутил влечение к ней.

Машинистка свернула в какой-то кабинет. Вышла. В руках папка. Яркие ногти. Меньшиков посмотрел на ее ноги, поднял глаза и поймал ее взгляд. Глаза машинистки сузились, ноздри вздрогнули. Дверь за нею закрылась со стуком. Равносильно воспылать чувством к кикиморе или смерти. Но ему этого хотелось: оказаться наедине, припасть к ярко намалеванному рту, испить затхлое веяние ее легких, почувствовать, как она извивается.

Перед ним приостановился высоколобый и, как обычно, мрачный Струмов. Спросил, что Меньшиков здесь делает. Тот ответил. Струмов зашел в кабинет Абрамова; немного погодя появился и приказал дневальному найти капитана Тургенева. Струмов ушел. Дневальный принялся названивать.

Машинистка долбила по клавишам.

"Санчасть?!" - закричал дневальный. Ему ответили. "Капитана Тургенева к командиру".

Через некоторое время в коридор вошел капитан медицинской службы Тургенев. Черноусый капитан прошел по коридору, открыл дверь кабинета.

Выйдя, он обернулся к Меньшикову: "Пошли".

Меньшиков двинулся за капитаном. И все двинулось по этому коридору. В ушах зашумело. Они вышли из штаба, оставили позади плац. На лице Меньшикова оседала мокрая пыль.

На крыльце санчасти, выкрашенной в жгуче-зеленый, припадочный цвет, курили в синих пижамах больные. Тургенев приказал ждать и ушел. Меньшиков переминался с ноги на ногу, озирался... Показалась машина, пикап с крестами. Рядом с водителем сидел усатый Тургенев. Пикап остановился. "Садись", сказал Тургенев, кивнув назад. Меньшиков сел в салон. Машина тронулась.