Борис Евсеев - Отреченные гимны

- Ты, Чурла?

- Я не Чурла, не Чурла! Сколько раз тебя просить...

- Ладно. Нечурла, так Нечурла. Помочь можешь? Спроси у приятеля. У того. Машину. Для себя. На завтра. На вечер. Поеду - я. Бабу покатать. Надо. Не дает.

- Да я бы спросил, Сем! Только уехал он. И как бы не на всю неделю!

- На неделю? - это меняло и главное упрощало Уродов план. - Где машина?

- Рядом с фирмой у нас и стоит, где бросил. Торопился он сильно! Ключи мне зачем-то оставил. Суеверный он, что ли? И уехал-то недалеко совсем...

- Молчи. Ключи оставишь. В ящике. Буду - завтра. В четыре. С бабой. Не подсматривай! Утром ключи верну.

- У тебя ведь, Сем, своя машина есть, ты же свою можешь...

- Ей другую надо. Не та баба. Ей как у меня - мало. Готовь пленки. Если про НЕКРО-ТВ сбрехал, - удавлю. О машине - молчок. Баба строгая.

На следующий день Урод взял в условленном месте ключи и поехал на нелепинском ЗИСе к особняку, на Солянку. Ехал медленно. Не меньше полутора часов колесил он по центру, внимательно присматриваясь ко всем голосовавшим на обочинах мужчинам. Урод уже хотел плюнуть и ехать к особняку порожним, как вдруг подходящий попутчик обнаружился: высокий, вертлявый, до смешного белокурый, с беленькой, но заметной бородкой, в длинном плаще, вполне напоминавшем плащ чурловского приятеля.

- На Речной поедем? - завертелся у остановившегося ЗИСа белокурый.

- Поедем. Только на минуту. Заскочим. В одно место. Рядом. А там хоть к черту!

У особняка, где недавно махал руками старик, Урод, поставивший машину прямо против входа, попросил пассажира выйти и потрогать: открыта дверь или заперта.

- Если открыта - постойте две-три минуты рядом. Вместо оплаты. Выйдет девушка. С цветами. Примите у нее цветы. Для матери моей. Девушка в курсе...

Белокурый проторчал у входа целых пятнадцать минут, он старательно заглядывал в лица запоздалым посетителям и стремительно покидающим место службы учрежденцам, смешно жестикулируя, показывая Уроду, что девушки, мол, нет и не войти ли, вообще говоря, внутрь?

Урод на знаки не отвечал. Тогда белокурый вошел внутрь...

Через пятнадцать минут Урод мчал белокурого на Речной. А через три часа уже посылал мальчиков, хорошо к тому времени разведавших, чем по вечерам занимается старик, - "потрясти" старого черта. Если старик выйдет из-за сараев "пустой", его, применив проволоку и свалив на землю, надлежало избить. Если в руках у него что-либо окажется (а оказаться, как явствовало после двух дней слежки, что-то могло), "груз" требовалось изъять. В крайнем случае разрешено было применить нож.

Выскользнувший из двора Гешек добежал до церкви, тихо встал за спиной Урода.

- Пришел, - сказал Урод не оборачиваясь. - Где остальные?

- Там, во дворе... Ящик взяли!

- А старик?

- Все... Кранты...

- Где ящик?

- Здесь во дворе, между домами!

План, выработанный Уродом, осуществлен был уже на третий день, Нелепин же смог выбраться к старику лишь через неделю после первой их встречи.

Всю эту неделю на фирме шли тайные игры, вспыхивали тревожные разговоры, взлетали склоки. В общем, суета, тусня, нервотрепка! Но за тусней и склоками последовали перемены, причем следовали они с головокружительной быстротой, не позволяя непосвященным уловить в этих переменах хоть какой-то смысл. Меняли состав правления, меняли совет директоров, меняли все, что можно было изменить...

Чего хотел достичь этими переменами Ушатый, Нелепин не знал и рассеивать своего незнания не хотел: и так хлопот полон рот. Однако к моменту первой встречи со стариком Василий Всеволодович неожиданно оказался в центре событий: сам того не желая, он стал вдруг держателем достаточно крупного пакета акций фирмы, был введен в совет директоров.

- Снимать тебе теперь не надо будет, - радостно сообщал Василию Всеволодовичу Ушатый. - Теперь - о другом. Думаешь, даром я спешил? Недаром. Как член правления, ты завтра же вылетишь в Волжанск. Дела наши, Вася, пошатнулись. Рыщут около нас конкуренты, да и еще кой-кто. Выйдем-ка в садочек...

В саду с попугаями, под их похабный зудеж и писк, Ушатый продолжил:

- Слишком много глаз да и ушек развелось у нас. А коммерция - она, брат, лишних ушей не любит. Кстати, о коммерции: в Волжанск ты едешь затем именно, чтобы коммерцию ненужную там пресечь. Ишь, купчики! Коммерция для нас, Вася, прикрытие, но не такое, чтоб на него все глаза таращили. А они там занялись Бог знает чем! Игорные дома, цыгане, девочки. Всего насмотришься. Но очень уж не старайся. За тобою следом настоящая инспекция к ним будет. В том числе и финансовая. Твое дело гмм... скорей политическое. Ты посмотри, как там все это со стороны выглядит, может ли вызвать чей-нибудь интерес, чьи-то нарекания, шум, скандал, посмотри, что за люди вокруг нашего дела вертятся. И главное - хорошо ли отделены коммерческие структуры от науки. Это - раз. Имеешь право все дочерние, коммерческие структуры ликвидировать, продать. Это - два. Главный бухгалтер тамошний подскажет, человек верный, человек опытный. С остальными - ни гу-гу! Да посмелей там будь! Мне сюда - никаких звонков! Ну дай я, тебя, душа моя, на прощанье расцелую!

Вниз по матушке по Волге

"Будущее существует! Оно наваливается на нас в предчувствиях и снах, спускается паучками с потолков, горит огромными дорожными указателями, но все время ускользает от жалкого нашего ума, ощущаясь смутно одной только душою!"

Так, примерно, думалось Нелепину весь последний месяц в Москве, так думалось и сейчас, в Волжанске, в случайном такси, в котором катил теперь по городу.

Такси почти ткнулось в покачиваемый мелкой волной трехпалубный колесный теплоход. Делая вид, что гуляет, Нелепин мимо крепких сходен, мимо двух лениво-сонных охранников прошел к корме теплохода. Постояв на месте и определив, что охранники его уже не видят, он спустился к воде и, прыгая по качающимся лодкам, добрался до кормы теплохода. Подпрыгнув, уцепился за автомобильную шину с незатейливой надписью "Ночной клуб", прибитую к корме, и, перемахнув через сеточную ограду, мягко соскочил на палубу. Не встретив ни единой души, он нашел незапертую дверь по правому, обращенному к воде борту и, толкнув ее, проник в пустую каюту, освещаемую слезливым красноватым фонарем. Из-за полускрытой портьеры двери доносился какой-то гуд. Вдруг кто-то мягко, но настойчиво из полутьмы посоветовал:

- К столу сразу проходите! Здесь-то ничего такого...

Нелепин полуобернулся на голос, и брызнули в него из тьмы пронзительно-синие, купоросные глаза. Пылали глаза мутновато-пьяненьким, шатучим, но гордым огнем. Туристская, в обвод скул бородка, лысеющий череп, спадающие с висков на плечи белокурые прямые волосы, клетчатая рубашонка, джинсы - все это полностью укладывалось в смысловую ложбинку: физик-химик, с перепугу скакнувший из лаборантов в авторы-исполнители бардовских песен да так в бардах и закисший.