Борис Евсеев - Отреченные гимны

Коротко размахнувшись, Нелепин ударил комментатора в куриный затылок рукоятью браунинга, Вова захлебнулся словами, пополз кулем на пол. И Нелепин на миг представил, как дернулись взыскующие не мук адских, а, конечно же, райских садов, вальяжные мужички, как, ковыряя в пупках, начали объяснять голым подружкам непредвиденную "отключку". Нелепин еще раз ударил рукоятью пистолета теперь уже по объективу: посыпались стекла, железки.

- Вещей нет? - Василий Всеволодович вернулся в операционную.

- Какие там вещи... - длинноволосый, одетый в грязновато-зеленый велюровый костюм, двинулся к двери. - Не полагается нам вещей...

- Ты не уйдешь! - взвизгнул вдруг кто-то из троих белохалатников; кто именно - Нелепин не разобрал. Полуобернувшись, он с наслаждением, не разбирая, куда бьет, - ударил в рванувшееся к "пилоту" личико кулаком.

Молодой-чернявый осел вниз и, томя душу, безнадежно-тихо завыл.

Уже на лестнице шедший впереди Нелепин обернулся, спросил длинноволосого:

- Вы что, в первый раз "лететь" собрались?

- Кой там черт в первый! То-то и оно, что "летал" уже!

- Да? Жаль нету времени поговорить.

- Вы, гляжу я, торопитесь. Что-то случилось?

- Да, неприятности на фирме. Но вы-то, раз снова "лететь" решились, значит...

- Ничего это не значит. Те трое - мертвого уговорят. Чем только не заманивали, чем не стращали! Да и съемка для кабельного ТВ шла. А это большие деньги. Ну и затащили на стол все-таки. Убедили, что ничего не случится, что сегодня они меня в "высокие слои" запустят. Но теперь-то я твердо знаю: все равно это! Что вверх, что вниз, что в ад, что в рай! Сегодня на столе вдруг и понял! Как только начал входить в слои, знал уже: ждут меня там! И кара за самовольный из жизни уход - пусть даже временный страшная будет! Тут кто-то меня назад выталкивать и стал. Я ведь, представьте, и вас за минуту до прихода вашего видел! И Мефодьича тоже! Смешно? Ну смейтесь! А только, может, это он меня и не пустил! Пойду к нему, расскажу...

Темная лестница кончилась. В основное здание фирмы отводила другая светлая. На задний двор надо было бежать в обход.

- Умер Александр Мефодьевич. А я - уезжаю. Хотите со мной в Волжанск? Там доскажете, и Дурнев там будет, он объяснит что к чему.

- Вот оно как... Умер! - с какой-то лукавой полуусмешкой протянул "пилот". - Ну тогда и подавно все ясно. А вы... - он даже отступил на шаг от Нелепина.

- Живой я, - печально улыбнулся Нелепин. - Так едете или нет?

- Нет, я уж здесь как-нибудь.

Нелепин уже выскочил на задний двор, когда натужно завыла включенная старшим охранником Пелых сирена. Дурнев, Помилуйко и Иванна жались к запертой красной двери. Дверь эта вела в чужой, за высокой стеной начинавшийся двор, во дворе располагался гараж, в гараже должен был стоять микроавтобус.

Форд оказался на месте. Нелепин вынул ключи, отпер машину, прогрел мотор, сменил номерные знаки. Из подворотни, переулками выскочили на Сретенку, затем тихо съехали по Рождественскому бульвару вниз, к Трубе. Иванна сидела рядом, сзади пыхтел остро переживавший ненужность и нелепость бегства Дурнев.

- Куда мы, Вась?

- Не знаю.

- Найдут, все равно найдут! - вклинился Дурнев. - Чего и бежать было! В конце концов разобрались бы!

- Вот именно: в конце. А не найдут - потому что искать не станут! Мы им не нужны. Даже ты, Валек, не нужен. А нужна информация, расчеты и идеи наши нужны! Но применять они их будут по-своему. А бежим мы потому... Нелепин сам не знал толком, почему и от кого они бегут, хотя что-то ему подсказывало: так и следует поступать, ошибки нет! Одна нежданная мысль завладела им: улыбаясь ей, он резко увернул вправо, к Садовому. - Сейчас мы тоже легонькую бузу устроим! Конечно, послабей омоновской. Но все ж... - он засмеялся. - А потом - в Волжанск!

- В Волжанск? А что? Это мысль! - сразу переменился Дурнев. - Там все и закончить можно, можно мои выкладки последние обобщить. А там - к Долгатову. С готовеньким! Нате вам! Вот оно, новое в нашей работе направление!

- Дался тебе этот Долгатов. Змей он гремучий. Все заранее знал. Скорей всего, он Мефодьича под арест и подвел, - к Нелепину стала возвращаться уверенность. - Одно дело только вот провернем. Коммерческая мы фирма или нет? - попытался сказать он голосом Ушатого: мясисто, басовито. У него почти получилось, Иванна вздрогнула, сам Нелепин сглотнул комок горечи и уже обычным голосом продолжил: - Мефодьич на одном из складов барахлишко кой-какое держал. Продадим - деньжат добавится, да еще со склада кой-чего захватим. Ну? Погнали?

"Мадам рулетка"

Низкий и тяжкий корабельный гудок прокричал, стих.

Звук весенний, звук всюду сущий, одним духом вышиб дно из бочечки утра, и посыпались, полетели вслед за основным звуком - звуки помельче: пыхтенье буксириков, скрип убираемых сходен, сирены катеров, паромов.

Весна разгоралась. Отсветы ее ложились на портовый вздор и сор, на рельсы, заборы. Легким тревожным огнем пробежалась весна и по стеклам вытянутой в один этаж пивнухи. Пивнуха стояла за железнодорожными путями, на припеке, близ сияющей горы антрацита, как раз на полпути меж портовыми пакгаузами и зданием N-ского речного вокзала. Она так и называлась: "На припеке". Утро было уже не раннее, - однако пивнуха была еще пуста, только в дальнем углу ее, близ толсто-пыльного стекла, сидел человек в жарком красно-рыжем пиджаке, в матросской бескозырке, повернутой лентами вперед. Вдруг в пивной настала обморочная тишина: замолчал в краткой истоме порт, убрались в один глубоко-поместительный тупик все составы, ушли в желтый камыш колесные, слабо шлепающие плицами теплоходы. Только на кухне, за занавеской, продолжал тихонько потрескивать зажженный газ.

Оглушенный внезапной тишиной человек в бескозырке хотел встать, но не рассчитав движений, тяжко рухнул на стул. В ту же минуту в пивную заглянул, а потом, увидев сидящего, и вошел, новый посетитель. Был он в малиновых, морем разливанных шароварах, заткнутых в американские шнурованные ботинки, в белой вышитой сорочке, а поверх сорочки в кожаной короткой куртке. Вошедший был очень и очень молод, молодость эта рвалась сквозь едва удерживаемую на лице серьезность, заставляя его всяк час и не к месту улыбаться.

- Знов напылысь? А батько шо вам казав? Эгэ! Мы тут працюй на вас! Сёдни гроши - такы будуть! До банку разом пидэмо. Та вставайте, панэ Васыль! Нэвдобно ж! Люды побачать, скажуть, що цэ за раднык у батька нашого такый?

Свистнул локомотив, где-то далеко на островах выпустил пар, дважды примерился, а потом стал стучать уже беспрерывно паровой молот. Тишина была взорвана, жизнь - разбита, порушена.

- Муть болотная... - Пьяный Нелепин свалил с головы на стол бескозырку, встал, но на этот раз на ногах удержался.

День разгорался истовый, трепетный, легчайшие ветерки его уже ласково побрякивали прошлогодней акациевой сушью-дрянью. Перейдя через железнодорожные пути, двое, полуобнявшись, вышли на торговую площадь. Крику-гаму здесь было побольше, хоть и не так много, как обычно это случается в южнопортовых речных и морских городах. Да и торговлишка была бедненькой: до сезона фруктов-овощей было далеко, а все прочее - и сингапурские, лежащие прямо на земле магнитофоны, и кофе в банках, и бременские колбасы, тяжко обвисавшие с веток молоденьких ломких деревьев, и даже мясное украинское сало - покупать было некому.