Борис Фальков - Ёлка для Ба

Может, тебе помогла в этом твоя оставшаяся за занавесом эпохи юность, утонувшая в волнах времени Варшава, твои собственные Ба и Ди, кто знает? Ведь старались же они на свой лад пощадить тебя: у твоих родителей было шесть дочерей и только один сын. Был дом в Варшаве, и другой - в Киеве. Все квартиры этих домов сдавались в аренду, кроме двух, в которых жила семья. По мере подрастания дети из Варшавы переезжали в Киев, учиться, или заводить свои семьи. Очередь Ба была пред-предпоследняя, моложе был тот единственный её брат и ещё одна сестра. Деньги, получаемые не особенно благородным способом: сдачей в аренду квартир и двух-трёх мельниц в окрестностях Киева, позволили ей не спеша учиться музыке. Источник тогдашних доходов впоследствии не фигурировал в домашней мифологии, уже понятно - почему, плюс и чисто политические, то есть, связанные уже и с физическим выживанием, причины. Последствием этого была своеобразная ретушь, или - густая тень, накладываемая на детали того времени, и потому мне неизвестны названия улиц, на которых жила тогда, в начале века, семья Ба. Я не видел никого из её сестёр, за исключением безумной младшей, перенесшей блокаду в Ленинграде, и брата, слывшего - у Ди, во всяком случае фигурой сомнительной. Его было принято называть "деловым человеком", и это звучало как профессия, но и как скептическое определение его моральных качеств. Этот брат пережил всех своих сестёр, и когда он наезжал, бывало, к нам - то всё время занимался любимым делом: покупкой и примеркой костюмов. Ди морщился, ведь примерка проводилась перед трюмо Ба, но терпел: по той же причине. К тому же, седовласый красавец был очень похож на Ба, и звался Борисом.

Ба встретилась с Ди в Крыму, где он уже учился на медицинском. Виделись ли они раньше, как познакомились - на этом лежит одна из самых густых теней ретуши. Она проехала на юг через всю тогдашнюю Украину: Киев, Гуляй Поле, Херсон, Джанкой, всё - фронты, конечно же сохраняя свою охранную грамоту: снисходительное выражение на слоновой кости профиле, и не забывая делать выводы из всех ситуаций: а это будет мне уроком на будущее... А будущее было не за горами. Когда Ди привёз её в наш старый дом, она тут же родила своего первенца, моего отца.

Путешествие Ба в Крым, возможно, было посложней, чем описываемое впоследствии одним из её домашних борзописцев путешествие в Африку. И длилось не месяц, гораздо больше. Зачем ей это понадобилось? Что ею двигало? Причина остаётся неразгаданной, но то, что ею двигало, кроме охранительного выражения лица, позволило ей невредимой проскочить через все фронты и добраться до цели. Так как же не отметить, что в этом пункте кроется нечто существенное? Я и отметил, ещё в то время, когда только начал осознавать себя отдельным существом: Ди, лорд-хранитель печати молчания, сковывавшей уста Ба, при всей его осмотрительности нет-нет - да и касался той смутной эпохи. Уверен, что отец и Ю отмечали в своё время то же. Только у них было куда меньше шансов разгадать загадку, их отношения с Ба были совсем иными, ну и они сами - не я. Дух двоюродного деда Бориса с наганом витал над моей головой, а над их - всего лишь тень "делового человека" с его бесчисленными костюмами. Имя человека с наганом было занесено в моё свидетельство о рождении, а им ещё повезло, что никого из них не назвали в честь младшего брата Ба. И Шуберт с прочими второстепенными духами, в конце концов, составили нимб мне, а не им. Не об избранности идёт речь, напротив, о преемственности. Короче, только меня может по-настоящему интересовать вопрос: когда и где познакомились Ба с Ди? Увы, ответа нет: опять молчание.

На поверхностный взгляд, вся та давняя история не оказывала никакого влияния на историю актуальную. Человек нелюбопытный не заметил бы в налаженном Ба образе жизни ни малейшего изъяна, червоточинки, натолкнувшей бы на интересующий меня вопрос. День был целиком заполнен, управиться с таким домом и семьёй, выдержать строгий стиль их быта - работа, требующая непрерывных усилий. Постоянная, хотя и малозаметная дрессура обитателей этого мирка, охрана и очищение от позднейших наслоений скрепляющих его ритуалов, между делом - информация поступила от Изабеллы - благотворительность, музицирование и уроки музыки, туалет и уборка спальни, пол в которой, впрочем, натирал, как во всех других комнатах, тоже Ю. А ещё - воскресные общие обеды, а визиты, а приёмы, а дни рождения, а ёлка! По определению, ёлка делалась для меня, но удовольствие, то есть - собственную выгоду, извлекали из неё все, включая саму Ба. Ба, может, даже больше других. Ёлку привозили заранее, недели за две до нового года, и все две недели она находилась на веранде. Тогда становилось ясно, как мал наш бедный палисадник. Накануне праздника её вносили в дом, чайный столик временно сдавал ей свою постоянную позицию, и ставили в углу столовой, вплотную к кафельной печи. Значит, эта печь все праздничные дни и ночи не топилась. Поставленная в угол ёлка упиралась в потолок, выгибая верхушку. Шпиль приходилось насаживать как-то набекрень, чтобы вторично не резать красотку, пусть уже и полуживую. Украшали дерево все, под надзором Ба. Слегка щурясь, она осматривала плоды трудов своих - то есть, наших - и заявляла, что: "в прошлый раз было несравненно удачней". Все воспринимали это резюме как часть необходимого ритуала, и правильно. Сама Ба придавала ему то же значение.

Точно в назначенный час к ёлке призывали детей близких приятелей семьи, и под той же маркой мне удавалось ввести в дом кое-кого из наиболее пристойных дворовых. Ба не очень вглядывалась в эту толпу, иначе, обнаружив подлог, непременно бы схватила инфаркт. И уже не извлекла бы из происшествия никаких уроков... на будущее. А так, не подозревая о происхождении истинного виновника катастрофы, которой закончился один из праздников, она пережила её куда спокойней других. Этот так и не опознанный виновник, разумеется - из моей шакальей шайки, попытался снять с ёлки конфету: дворовые испытывали непереборимую приязнь к сладкому. Но конфета висела слишком высоко, тогда дикарь подпрыгнул, ухватился за ветку и, понятно, нарушил тщательно рассчитанное равновесие ёлки, отнюдь не учитывавшее вес такой игрушки. Дерево падало садистски долго, с подлинно шакальим сластолюбием, и бухнулось оземь с торжествующим хором звуков. Все игрушки, лампочки, звёзды и шпиль, домики с интерьерами и жильцами, виноградные кисти, всё это сложное сооружение из бесчисленных крошечных зеркалец обрушилось на виновника и придавило его.

В этот миг я, естественно - в черкесске с газырями, декламировал "Памятник нерукотворный" под, что естественно тоже, "Свадебный марш" Мендельсона Ба... не Бартольди, а просто Ба. Нерукотворность пушкинского памятника как нельзя лучше оттенила явную рукотворность нашего памятника уходящему году. После правильно выдержанной паузы все кинулись по своим делам, словно дела эти были расписаны каждому заранее: Ди - спасать придавленного, Ю - тушить возможный пожар, многие из детей двинулись по домам, чтобы по дороге как следует подумав, вернуться к торту. Ди не удалось извлечь из-под обвала виновного, его там уже не было. И он-то как раз и не подумал вернуться: так его и видели. Благодаря столь решительному поступку, его не смогли опознать как нелегала и, следовательно, обвинить в заранее спланированном саботаже. Он принял не по возрасту мудрое решение, выгодно обменяв свой кусок торта на покой душевный. А может - и физический, учитывая всё же похищенную конфету, а также возможный разговор моих родителей с его, и последующее беспримерное наказание.