Григорий Федосеев - Смерть меня подождет

Ловлю на себе настороженный взгляд Василия. Он понимает все. Молча ждет приговора. Его не спасти, это ясно. А как же быть? Бросить на камне живым на съедение птицам, а самим спасаться?

-- Василий, подскажи, что нам делать?.. Ты слышишь меня? -- кричу я, силясь преодолеть рев реки.

-- Плывите... а мне ничего не надо... столкните в воду... -- И мы видим, как он, напрягая всю свою силу, пытается сползти с камня.

Я опускаюсь на колени, обнимаю его мокрую голову. Мы все молчим. "Столкнуть в воду!" -- страшные слова! Столкнуть Василия, который прошел с нами сотни преград без жалоб, без единого упрека! Неужели никакой надежды?!

-- Я остаюсь с тобой, Василий. А ты, Трофим, не мешкай, не раздумывай, раздевайся, плыви, авось, спасешься.

-- Нет!.. У вас семьи, а я один, и не так уж мне везло в жизни....

-- К чему разговоры, -- кричу я, -- раздевайся! Одежду привязывай на спину. Проверь, хорошо ли упакованы спички.

-- Мне не выплыть.

-- Вода вынесет, а здесь гибель. Снимай телогрейку, штаны... Ну, чего медлишь!

Он вскинул светлые глаза к небу и стал вытаскивать из тесных сапог посиневшие ноги.

Я помогаю ему раздеться. Тороплю. А сам плохо владею собой, ничего не вижу. Надо бы что-то сказать ему. Но ни одной законченной мысли в голове -они бегут беспорядочно, как беляки на Мае, не повинуясь мне.

Не знаю, что передать друзьям. Как оправдать себя перед семьей? Надо бы просить прощение у Василия и Трофима за то, что заманил их сюда, на Маю, не настоял идти через Чагар. А впрочем, зачем, ведь этот опасный путь был нашим общим желанием,

Вокруг по перекату ходят с гулом буруны, мешая густую синеву реки с вечерним сумраком. Трофим готов. Я завязываю на его груди последний узел, но пальцы плохо повинуются мне. Нервы не выдерживают, я дрожу.

-- Торопись!

Он опускается на колени перед Василием, припадает к лицу, и его широкие плечи вздрагивают.

Напрягаю всю свою волю, призывая на помощь спокойствие, хочу мужественно проводить человека, с которым более двадцати лет был вместе.

Мы обнимаемся. Я слышу, как сильно колотится его сердце, чувствую, как тесно легким в его груди, и сам не могу унять одышку.

-- Прощай, Трофим! Передай всем, что я остался с Василием, иначе поступить не мог.

Трофим шагнул к краю валуна. Окинул спокойным взглядом меркнущее небо. Покосился на бегущую синеву потока, взбитую разъяренными бурунами. И вдруг заколебался. Вернулся, снова припал к Василию...

Еще раз обнимаемся с ним.

-- Не бойся! -- и я осторожно сталкиваю его с камня.

Распахнулась волна, набежали буруны, и Трофима не стало видно. В темноте только звезды далекие-далекие печально светят с бездонной высоты, да ревут огромные волны в тревожной ночи.

На валуне стало просторнее, но сесть все равно негде. Приподнимаю Василия, кладу его голову себе на ноги. Холодно, как на льдине. Больного всего трясет, и я начинаю дрожать. С ужасом думаю, что Василию до утра не дожить.

-- Уже ночь или я ослеп? -- слышу слабый голос Василия.

-- Разве ты не видишь звезд?

Он поднимает голову к небу, утвердительно кивает.

-- Выплыл?

-- Давно.

-- А ты видел?

-- Как же! Ушел берегом за кривун.

-- Ну-ну, хорошо! Сам зачем остался. -- А ты бы бросил меня в такой беде? Он долго молчит, потом спрашивает:

-- Значит, никакой надежды?

-- Дождемся утра, а там видно будет, -- пытаюсь утешить его.

-- Дождемся ли?..

Бродячий ветер трубит по ущелью, окатывает нас водяной пылью. Поток дико ревет. Что для него наша жизнь -- всего лишь минутная забава.

Теперь, немного освоившись с обстановкой, можно здраво оценить случившееся. Поздно раскаиваться, сожалеть. Думаю, что всякая борьба безнадежна. Мы попали в такое положение, когда ни опыт, ни величайшее напряжение воли, ни самое высокое мужество не могут спасти ни меня, ни Василия. Обстоятельства оказались сильнее нас. Только бы сохранить в себе спокойствие!

Василий дремлет. Вот и хорошо! Пусть на минуту забудется... Томительно и долго тянется ночь. Я мерзну, дрожу. Туча гасит звезды. Становится жутко в темноте, под охраной беляков. И все время сверлит одна мысль: почему не послушал Улукиткана, не пошел через Чагар. Но разве мог я иначе? Разве можно задержать выстрел, если боек ударил по капсюлю?

Затихает и снова оживает южный ветерок. Он наносит запах хвойной тайги. И кажется, плывет этот терпкий дух из родных кавказских лесов. Вижу, точно в яви, костер под старой чинарой. Там впервые с ребятней мы жгли смолевые сучья. Там в детских грезах раскрывался нам загадочный мир. Там, под старой чинарой, у тлеющего огня, родилась неугомонная мечта увидеть невиданное. Это ты, угрюмый лес моего детства, научил меня любить природу, ее красоту, первобытность. Ты привел меня к роковому перекату. Но я не сожалею...

Меня вела к развязке всепоглощающая страсть. Это было не безотчетное влечение, не спорт, а самое заветное стремление -- подчинить природу человеку.

Тучи сваливаются за скалы. Падучая звезда бороздит край темного неба. Улукиткан непременно сказал бы, что это к удаче. Он умел всегда находить в явлениях природы что-нибудь обнадеживающее, и это помогло ему жить. . Хочу поверить, что упавшая звезда к счастью.

-- Ты не спишь? -- слышу голос Василия. -- Какая долгая ночь!

Я молча прижимаю голову друга. Молчим потому, что не о чем говорить. То, чем жили мы до сих пор, о чем мечтали, покинуло нас. Не осталось ни весел в руках, ни экспедиционных дел, ни связи с внешним миром. Казалось, жизнь замерла, как замирают паруса в минуту вдруг наступившего штиля.

Часы текут медленно. О, эта долгая ночь, холодная и неумолимая! Хочу забыться, но не могу отрешиться от темных мыслей, слишком велика их власть надо мною. Злой ветер проникает в каждую щелку одежды. Ужасное состояние, когда промерзаешь до мозга костей, когда негде согреться. Я втягиваю голову в воротник, дышу под фуфайку и закрываю глаза с единственным желанием уйти от действительности.

Слышу -- со скалы срывается тяжелый обломок и гулом потрясает сонное ущелье. Из-за кривуна высовывается разбуженный туман. Качаясь, он взбирается на осклизлые уступы, изгибается, плывет. Вверху сливается с тусклым небом, внизу бродит вокруг нас, мешаясь с бурунами, оседая на нашей одежде водяной пылью. И от этого становится еще холоднее...

Нет, не уснуть...

В мыслях царит хаос. Я потерялся, не у кого спросить дорогу. Сколько бы ни звал я сейчас своих близких друзей, они не придут на помощь. Я один с больным Василием, на краю жизни.

Опять слышу грохот. Вероятно, забавляется медведь, Где-то в вышине, за туманом, за верхней гранью скал, рассвет будит жизнь. Живой поток воды проносится мимо, словно гигантские качели в бесконечном взлете.

Над нами, чуть не задевая крыльями, пролетает пугливая стайка уток. Туман сгущается, белеет. Утро заглядывает в щель.