Григорий Федосеев - Тропою испытаний

-- С горы свалились. Торопились к празднику, но, как видишь, не поспели, -- ответил Мищенко, кивнув головой в сторону пустой посуды.

-- Да вы взгляните на себя! Где кочегарили? Все в саже... -- Лебедев захохотал и, тормоша спящих товарищей, закричал полным голосом: -- Эй, хлопцы, поднимайтесь! Кто дежурный, почему печь погасла?

Потом обхватил своего дружка Василия Николаевича Мищенко, и оба замерли в крепких объятиях.

До слез было приятно видеть встречу этих сердечных людей, проработавших в экспедиции рядом друг с другом много-много лет. Тяжелый труд, лишения, борьба с причудами природы навсегда связали их настоящей дружбой.

Скоро под лиственницей разгорелся костер. Все собрались возле него. Вышли люди из второй палатки.

На обветренных лицах товарищей лежит отпечаток пережитых испытаний, бессонных ночей и раздумий, изрядно поношенная одежда хранит следы зимних походов, бурь, бивачных костров.

Все окружили Василия Николаевича. У него из раздутых карманов гимнастерки торчат примятые углы конвертов, они-то и приковывают внимание обитателей лагеря. Получить письмо в этих диких горах, да еще так далеко от населенных мест, по меньшей мере чудо. Но Василий Николаевич не торопится. Придерживая загрубевшими ладонями карманы, он хитро улыбается и кричит басом:

-- Разойдись, без пляса никому!

Все расступились. Образовался круг. Лебедев, неуклюже подбрасывая свое худое тело и тяжело перебирая ногами, пытается изобразить какой-то танец. Василий Николаевич хлопает в ладоши.

-- Ай-да-да, ну-те-да! -- весело подпевает он хриплым голосом, стараясь попасть в такт танцующему.

-- Хватит, давай письмо! -- подступает к нему Лебедев.

-- Что ты, Родионович! Надо вприсядку, дешевле не велено отдавать.

-- Вприсядку? Ишь чего захотел! Не буду, отправляй письмо обратно.

Василий Николаевич достает из левого кармана гимнастерки пачку писем. Все насторожились, заулыбались. А он медленно, с явной издевкой вытащив из пачки письмо Лебедева, повертел его в руках и переложил в правый карман.

-- Одно письмо поехало обратно, адресат не желает получать. Следующий...

В круг врывается Евтушенко -- молодой рослый рабочий. На миг задерживаясь перед Василием Николаевичем, он легко выбрасывает вперед ногу, ставит ее на пятку и, лихо подбоченившись, встряхивает головой:

-- Наприсядки? Можно! А ну, хлопцы, дружнее!.. Ребята расступаются. Чей-то бойкий тенорок затягивает плясовую. Все подхватывают:

Гоп, кума, не журыся,

Туды-сюды поверныся,

Отокечке чоком-боком

Перед моим карим оком.

Евтушенко, отбросив назад корпус и низко приседая, проносится по кругу. Из-под ног его брызгами взметается снег. На помощь ему подоспевает гармонь, дружно ударяют ладоши.

-- Стой! -- вдруг ревет Василий Николаевич и жестом руки заставляет всех умолкнуть. -- Зря, Евтушенко, пятки чешешь, -- говорит он уже спокойно. -- Тебе письма нет, а та веснушчатая, в голубой косынке, просила передать устно, чтоб ты вернул ей фотокарточку: замуж выходит. Понял?

Сквозь смех слышатся голоса:

-- Сходи с круга, не задерживай!

-- Мишка, отломи за меня!

-- Подбери слезу!..

-- Шалишь, дядя Вася, давай письмо, у меня ноги не казенные!.. -пытается протестовать Евтушенко. -- Сам напиши, но отдай. А насчет голубой косынки ошибся: это ведь Егора невеста...

-- Ладно, уговорили, -- смеется Василий Николаевич. -- Получай... А вы не лезьте -- говорю, без пляса никому...

Только через полчаса умолкла гармонь, стихли голоса. Распался на угольки осиротевший костер. Люди разбрелись по лагерю. Кто ушел за палатку, кто примостился на пне или Уселся на нарту. Лебедев -- тонкий, высокий, с почерневшим от ветра лицом -- стоя подпирает плечом лиственницу. Письма заставили на какое-то время забыть лагерь, горы, даже голубое приветливое небо, освещенное утренним солнцем. Все мысленно перенеслись в родные, далекие места, к дорогим сердцу людям, взволнованно ощущая их близость. Письма были разные, да и по-разному воспринимались. Но даже самые радостные из них вызывали на лицах и в глазах читающих грусть разлуки.

Мы с Василием Николаевичем, не желая своим присутствием мешать переживаниям товарищей, уходим в палатку и отдаемся счастливому покою.

II. Побежденная вершина. Воет, злится пурга над Джугджуром. След геодезистов на пике.

В подразделении Кирилла Родионовича Лебедева семь человек, включая его и Пресникова, Большинство его спутников -- молодые парни гвардейского сложения, впервые попавшие так далеко в тайгу. Познакомились они друг с другом только в экспедиции, но за короткое время уже успели крепко сдружиться. Этому, конечно, немало способствовал сам Кирилл Родионович, человек волевой и общительный, умеющий сколотить дружный коллектив и подчинить его общей цели.

Я и Василий Николаевич проспали весь день. Когда проснулись, Александр Пресников уже был в лагере -- за ним сходил Лебедев с рабочими. Они принесли груз на себе, а нарты бросили на последней стоянке.

Костер по-праздничному играет пламенем, ярко освещая стоянку и отбрасывая в глубину леса трепещущие тени старых лиственниц. Живописную группу представляют люди, расположившиеся вокруг костра, на котором доваривается ужин.

Пресников бреется, согнувшись в дугу перед крошечным зеркальцем, установленным на полене. Дубровский и Евтушенко уже в который раз перечитывают письма, примостившись поближе к огню. Лебедев, разложив вокруг себя починочный инструмент, пришивает латку на сапог. Рабочий Касьянов поварит. Он выкладывает из котла на сковородку куски мяса и поправляет костер. Кучум, вероятно в надежде на поживу, расположился поближе к мясу и хитрыми, воровскими глазами следит за Касьяновым. Отблески огня падают на плоские, скуластые лица каюров, допивающих чай поодаль от костра.

Ко мне подсаживается Губченко, сияющий, как утреннее солнце. Ему повезло больше всех.

-- Видели? Сегодня получил... -- говорит он, показывая фотокарточку миловидной девушки с задорными глазами и пышной прической, а сам берет у сидящего рядом Василия Николаевича кисет и начинает скручивать толстенную цигарку.

-- Опять к чужому табаку пристраиваешься! -- замечает Лебедев.

-- Да я, Кирилл Родионович, махонькую, побаловаться. -- И Губченко тянется к костру за угольком.

Василий Николаевич встал, поправил костер, с хрустом выпрямил замлевшую спину. Метеорит огненной чертой пробороздил темный свод неба. В глубокой тиши уснувшего ущелья накапливался холод.

-- Что ты завтра собираешься делать? -- спросил я Лебедева.

-- Хочу идти на рекогносцировку. Где-то близко должна быть главная вершина этой группы гольцов.

-- И я видел ее со Станового, иначе бы мы не встретились здесь. Пойдем вместе, мне нужно показать тебе вершины, которые мы наметили под пункты на главных водораздельных линиях хребтов. К ним будет привязывать свое звено и Пугачев.