Михаил Федотов - Иерусалимские хроники

И, конечно, в такой день Аркадий Ионович перебросился парой фраз со всеми шаломовцами, поздравил от себя лично маму Шайкина, которая выходила замуж за богатого ковенца с Западной Украины, владельца небольшой фабрики варенья. И пока все это происходило, пока шло веселье с вином, до которого Аркадий Ионович был небольшой охотник, потому что от вина у него сразу сильно начинал болеть желудок, все начальство, перед которым нужно было ходатайствовать за нищего Габриэлова, разбрелось.

Аркадий Ионович отложил свою просьбу на следующий день, а сам, найдя подворотню пустой, с довольной улыбкой, не торопясь вернулся домой.

Дома у Аркадия Ионовича Габриэлова из Баку тоже не оказалось. Вечером того же дня тело Габриэлова было обнаружено на строительной площадке мормонского университета и было отправлено в холодильник морга. Обстоятельства смерти Габриэлова остались невыясненными.

Глава восьмая

КАПЕРСЫ

Город, в котором я живу, -- небольшой. Его можно представить себе как гигантскую букву "А" или громадный циркуль с перекладиной, насаженные на кол. Это пять-шесть улиц, на которых происходит действие. Кол -- это улица царя Агриппы, внука Ирода Великого; перекладиной служит улица английского короля Георга Пятого; и еще две ножки циркуля -- Яффская дорога, ведущая в Яффо, и пешеходная улица Бен-Иегуда, переходящая в улицу Бецальэль ("в тени Бога"). На ней, в этой тени, стоит Национальная Академия художеств, национальный рыбный ресторанчик и трехэтажный Дом Нации, в котором однажды до глубокой ночи пела Людмила Гурченко. Во всех остальных местах люди только спят. Яффская дорога идет от автобусного вокзала, но это приличный вокзал, на котором нет постоянных шлюх, и на ночь его запирают от них на ключ, потом стоит заброшенный англичанами госпиталь с гигантскими платанами, базар, на котором живет автор (на манер "Последнего дня Помпеи", где художник Брюллов тоже изобразил себя в помпейской толпе с ящиком красок, которые он куда-то растерянно прет на голове). Дальше идет Плац-Давидка, там до печальной истории с котом работал чиновником мой друг Женя Арьев, а Миллер содержит свой магазин русской книги национального содержания. Посреди улицы Бен-Иегуда -- того самого типа, который не давал своему парнишке даже раскрыть рта, пока он первым в мире снова не заговорит на иврите, -- теперь посреди улицы этого Бен-Иегуды, благодарно раскрыв рот, сидит за столиком с высоким бокалом национального пива "Маккаби" русско-ивритский поэт Мишка Менделевич, а в ста метрах от него стоит пятиэтажный "Машбир", где Борис Федорович Усвяцов ворует кошерную индюшачью колбасу, которую делают из перьев и ног, и от нее пучит и сильная отрыжка. Еще повыше -- "Городская башня", с которой видно и последний день Помпеи, и Менделевича, и этот рыбный ресторанчик "У Бени", где готовят в основном из рыбы Святого Петра, она же "Амнон Ха-Галиль", невероятно костлявой рыбы, похожей на отощавшего подлещика. Но если вы никогда в жизни не пробовали нормальной рыбы, то вам, может быть, и понравится. Амнон -- это сын царя Давида, который изнасиловал свою сестрицу Тамар, когда она из сострадания принесла ему в постель две лепешки. И почему-то по этому поводу так назвали эту костлявую рыбу. Амнона через пару лет убил другой брат Тамар -- Авессалом, мстительный и малоприятный тип, но царь Давид на свою голову его простил. И тогда Авессалом составил против царя заговор, а его первый советник Ахитофел уговорил его еще переспать с любовницами отца на глазах всего Израиля, чтобы, как говорится, "обратного пути не было". Советник был из города Гило, там же он и удавился. Это довольно склочный город. Там давно уже каждый третий русский.

А вот на улице Кинг Джордж Фифс стоит знаменитое Национальное Бюро, которое привозит сюда евреев по принципу "ниппеля", ресторан "Таамон", о котором я ничего плохого сказать не могу, и Шмулик Пушкин из Москвы держит лавочку, где торгует всякой всячиной -- американскими сигаретами, солдатскими сардинками и чем-то еще. Шмулик тоже живет в Гило с папой и с мамой. Напившись, он начинает жаловаться, что еще в Москве у него была знакомая девушка из медицинского института, на которой он так и не женился, потому что у нее кривые ноги.

Но самая главная улица, разумеется, царя Агриппы, внука Ирода Великого. Она тянется от порнографического кинотеатра "Райский сад" до солдатского ресторана "Мамочка!". И это основной дневной маршрут Бориса Федоровича, Шиллера и Шнайдера. Их всегда можно там застать, если они на свободе и к ним есть какое-нибудь поручение. Борис Федорович здоровается по утрам с курдом-кукурузником и покупает у него парочку горячих початков. Дальше они где-нибудь за час добираются до мастерской Каца. Каца, который писал маслом портреты трех американских президентов и вообще считается крупным американским живописцем. За пять минут по часам он может написать вам очень большую картину. Там же на углу стоит слесарная мастерская, где подрабатывает сварщиком темный каббалист Яхи, которому за большие деньги предлагают перейти в мусульманство, и с ним тоже всегда можно выпить. И выше по улице царя Агриппаса, внука Ирода Великого, есть еще целых три места, в которые Бориса Федоровича пускают, если он показывает наличные деньги: во-первых, это "Кумзиц", где по пятницам собирается приличная сионистская компания, и Мишку Менделевича туда приглашают бесплатно поесть и почитать свежие стихи, во-вторых, "Нисим-парашютист", у которого железный сортир, как в самолете, и есть еще лысый Мики, который тоже пьет и многим записывает в долг, но русских он справедливо недолюбливает. Меню у всех приблизительно одинаковое -- хумус, меурав и кебабы (восточная кухня -- "мизрахи"!). И Менделевич всегда негодует, что на этих поэтических пятницах просто нечего жрать. Действительно, в Ленинграде, например, на Витебском вокзале все эти пупки и шмупки и легкие при всем желании даже в царское время нельзя было сыскать. Там тебе всегда приносили буженину, холодную водку и пиво. А к буженине обязательно был зеленый горошек, и все это еще с майонезом. Потом на горячее уже несли эскалоп. Два куска эскалопа с жареной картошкой и сухариками, и с похмелья вам больше не съесть. И кроме того, вокруг всегда очень солидная публика, майоры, подполковники, военная интеллигенция, потому что вокруг девять военных академий. Там и военно-медицинская, и артиллерийская, и инженерная, и высшая школа МВД. Даже обстановка в ресторане сохранилась от царскосельского вокзала -- пальмы стоят в бочках, роскошные зеркала, официантки -- сплошь блондинки, и тяжелые бархатные занавески. И на десятку вдвоем всегда можно было пообедать. В меню даже каждый день был суп, но его мало кто заказывал. Это, может быть, в средневековье водку закусывали щами, и то только крестьяне, а сейчас традиция изменилась. И в Ленинград на Загородный проспект за этим супом вы тоже не потащитесь, а спокойно выпьете себе напротив "Нисима-парашютиста" в бухарском скверике, но, конечно, начиная с весны. Зимой там пить сыровато.