Сергей Залыгин - Человек, который спас Обь (О Залыгине)

19 апреля на 87-м году ушел из жизни Сергей Павлович Залыгин. Замечательный писатель. Один из лучших редакторов (Нового мира) за все время существования журнала. Человек сильных гражданских страстей. Один из тех, кто не позволил повернуть вспять северные реки. Один из тех, кто возвратил нам украденные тоталитаризмом книги: "Котлован", "Архипелаг ГУЛАГ", "Доктора Живаго"...

Эта смерть стала личной утратой для многих. И для президента СССР Михаила Горбачева. И для писателя Александра Солженицына. И для многолетнего друга Сергея Павловича писателя Александра Борщаговского. И для сотен тысяч, если не миллионов, читателей.

И для нас.

Редакция "Новой газеты"

- Сергей Павлович Залыгин был замечательный душевный человек. И писатель вдумчивый, серьезный, с ответственностью перед читателями, не так, как современные литературные штукари, очень чуткий к народной боли. Поэтому ему было очень трудно за многие, многие годы его писательства, признанного в Советском Союзе. Он с большим трудом проходил через цензуру, и, конечно, его вещи страдали при этом.

Однако в 64-м году он принес Твардовскому, я тогда же имел счастье ее прочесть, замечательную повесть, в общем, первую у нас честную повесть о коллективизации. Почему первую честную? Потому что без всякого подхалимажа к идеологии, к власти. Это "Кондалученские мужики", или, как назвали осторожненько, "На Иртыше". Твардовский также имел смелость это напечатать. Потом вскоре он отличился очень интересной полудокументальной повестью "Соленая падь" о народном движении в Сибири.

Сам Сергей Павлович, надо сказать, провел полжизни в Сибири, в разных ее местах, и очень с ней был связан. Он не был человек воинственный, но он был глубоко мужественный. И эта мужественность ему понадобилась в его состязании с властями в защиту русских рек от поворота.

Собственно говоря, он был одним из самых главных борцов, тех, которые отстояли русские реки - северные, сибирские - от безумного глупого поворота.

По отношению ко мне он проявил большую смелость в 89-м, когда осмелился через непробиваемый горбачевский ЦК пробить "Архипелаг ГУЛАГ". Чтобы начать публикацию моих произведений не с чего-нибудь, а сразу с "Архипелага ГУЛАГа". Я ему бесконечно благодарен за это.

Ему пришлось много чего вытерпеть. Так топали на него ногами, кричали, из кабинета выгоняли, он все это сделал.

Он очень теплый, очень симпатичный человек.

Выступление в программе "Вести", любезно предоставленное редакции "Новой газеты" с согласия А. И. Солженицына.

- На днях Сергей Павлович звонил мне, и мы договорились встретиться в новом здании моего фонда и поговорить. Ведь наш диалог и наша совместная работа начались еще до того, как я стал генеральным секретарем. Мы о многом с ним переговорили за эти годы, часто перезванивались, именно Залыгин был инициатором публикации запрещенных книг. И он развернул кампанию по напечатанию Солженицына. Несколько раз Политбюро обсуждало этот вопрос. Трудность была в том, что писатель требовал начать с "Архипелага ГУЛАГ". И тогда я сказал: "Что же это мы сами решаем? Пусть решит Союз писателей". (Там тоже были голоса против, но большинство высказалось за публикацию.)

Залыгин раньше других заговорил и об экологии. Когда пришло время принимать решение о переброске воды северных рек в южные регионы, надо было взвесить аргументы "за" и "против". Аргументация Сергея Павловича и его единомышленников сыграла решающую роль.

Горжусь, что приложил руку к назначению Залыгина редактором "Нового мира". Я верил в его порядочность и с большой симпатией к нему относился.

Ушел тихий, спокойный, но абсолютно твердый и настойчивый человек. Большой, скромный человек, всецело преданный России.

- Беда подходила к порогу. Случалось, мы уже слышали ее внятные шаги, но все не верилось, что так скоро наступят горькие земные сроки и от нас уйдет друг, редкий, удивительный труженик, человек столь воинственно чуждый суетному, рекламному веку.

Сергей Павлович Залыгин был неутомимым летописцем целого века, пытавшийся осмыслить этот век, поработать на него вдоволь. С удивительной устремленностью он служил, а не прислуживал времени: не заглядывал искательно в его неспокойные глаза; не подпевал, а пробовал сложить свою песню.

Инженер-гидролог по образованию, превосходный художник слова, он до самых последних дней не сдавал своей гражданской вахты: не почетной и благостной, а трудовой - воинственной, в кровоподтеках и опасных ранениях.

Именно он, Залыгин, - и тут нет и малого преувеличения! - на протяжении сорока лет держался во главе тех сил, которые не позволили осуществиться трагическим, как проигрыш войны, чудовищным антинародным акциям: сначала безумному повороту на юг вод Оби до полного их исчезновения в песках Приаралья; а затем еще большему преступлению, большей катастрофе приснопамятному повороту северных рек России.

Годы борьбы с заблуждающимися, а более того, с карьеристами и корыстолюбцами отняли у Залыгина много сил и приблизили нынешний горький поминальный день.

Народу более знаком и близок Залыгин-писатель, автор значительных книг. В 1962 году на страницах "Нового мира" был напечатан его большой роман - "Тропы Алтая". Книга внятно сказала о появлении нового художника, о его традиционном для русской прозы, эпическом даровании, но миновало всего-то около двух лет, и в "тихие воды" литературы вломился новый Залыгин - с повестью "На Иртыше", в которой правда о трагедии бесчеловечной коллективизации.

Начался великий, в масштабах творчества одного человека, штурм, труднейший из всех штурмов - речь пошла не о древней истории, не об исследованных и давно описанных событиях, а о современной нам жизни. Появились, завоевывая читателя, значительные романы: "Соленая падь", "Комиссия", "После бури" и другие повести и рассказы - полная драматизма и исторической значительности панорама жизни России.

Не могу сказать и о том, с какими небрежением и резкостью отталкивал от себя Сергей Павлович все служебные, "карьерные" искушения, вплоть до настойчивых попыток поставить его руководителем чудовищно огромного Союза писателей.

Только одно, самое трудное, дело он посчитал себя обязанным принять в натруженные руки и отдал ему более десяти последних лет жизни. Это дело родной "Новый мир", первый залыгинский журнал; принять "Новый мир" в самую, пожалуй, тяжкую пору, когда всем были живо памятны страницы этого журнала времен Твардовского, и как трудно было попытаться поднять его из нового безвременья.