Сергей Залыгин - Клуб Вольных Долгожителей

Сергей Залыгин

Клуб Вольных Долгожителей

рассказ

Было время, артиллерийский генерал в отставке Желнин несказанно удивлялся: откуда и для чего нынче образовалось столько партий, движений, обществ, комиссий, комитетов, круглых столов и прочих, и прочих в том же духе организаций, которые и организациями-то нельзя было назвать, так как не было заметно никаких результатов их деятельности? По мере того как время становилось все труднее, все безнадежнее, таких грибов прорастало по России все больше и больше. Свободной для обыкновенной травки-муравки территории оставалось все меньше да меньше. От наблюдений за этим процессом возникала тоска. И чувство растерянности очень неприятной.

Но потом вот что совершенно неожиданно случилось: генералу Желнину пришло желание самому создать какую-нибудь организацию - отнюдь не международную, не государственную, не областную, не городскую, даже не общественную, без устава и регистрации, а просто кружок более или менее знакомых между собой людей не моложе семидесяти пяти лет (генералу Желнину на днях стукнуло восемьдесят два). Название этой организации (группе, кружку собеседников) он придумал такое: Клуб Вольных Долгожителей, причем эти долгожители в материальном отношении должны быть устроены более или менее удовлетворительно и, уж во всяком случае, не быть бомжами.

В чем дело, что за причина была для такого решения?

На взгляд генерала, причина была, и состояла она в следующем.

Почему это человек, старик (генерал имел в виду только мужчин, женских проблем он никогда в жизни не касался), - почему такой человек, уже никому на свете не нужный, а больше всего ненужный самому себе, покорно ждет дня своей смерти - дня, который будет определен деятельностью бактерий его собственного организма? Что за подчиненность такая? Что за рабство? Что за абсурд?

Генерал Желнин всю жизнь провел в командовании одними людьми, младшими, и в подчинении старшим командирам, но при чем здесь бактерии?

И вот, собираясь изредка в доме генерала Желнина, члены Клуба собеседовали, доказывая, что человек, тем более пожилой, имеет полное право, несмотря на общепринятые нормы поведения, распорядиться своей жизнью так, как он хочет. Хочешь жить и дальше - живи, твое хозяйское дело, но если не хочешь, если время, в котором ты живешь, тебе до чертиков надоело, опротивело, не укладывается в твоем сознании - тогда умирай своими собственными, а не бактериальными силами и средствами...

Больше того - члены Клуба могли оказать тебе пусть и небольшую, но материальную помощь (похороны), не говоря уже о моральной помощи. Моральная сама собою разумелась.

Почему Клуб назывался "вольным"? А вот по этому самому: его члены оставляли за собой право самостоятельного и независимого решения - никто ими не распоряжался, никто ими не командовал.

За рекой стояло одинокое облезлое девятиэтажное здание - пансионат для престарелых. Вот это была тюрьма так тюрьма, насилие так насилие!

Там пенсионеров ненавидели и в то же время заставляли жить: кормили жидкой кашицей, чтобы сохранить жизнь, спать заставляли по отбою и на кроватях без простыней, на подушках без наволочек, койка стояла там к койке, не продохнуть, в двухместных палатах жили по трое, а то и по четверо, и командовали ими без конца: "На обед", "На ужин!", "Вставать!", "Ложиться спать!". Как в казарме. Но в казарме все это относилось к молодежи, к парням, парней воспитывали, приучали к мысли о смерти на войне, а применительно к хромым и убогим старикам это было унизительно! Их-то к чему приучали?.. Какие-то сестры, уборщицы, сиделки, какие-то дамы из администрации пансионата заходили, должно быть, специально покомандовать. А то лифтерше подваливала благая мысль - выпить, и старики ходили друг к другу по палатам, собирали гроши на поллитру сердитой лифтерше.

В армии увольняют в шестьдесят лет, а сюда помещают и в восемьдесят.

Двое из Клуба Вольных побывали в том пансионате, они рассказывали, как там и что. Как туда рвутся тысячи стариков, а им отвечают: "Вот вас тысячи желающих, а в пансионате умирает всего человек пять в месяц - где взять свободные места? Скажите, пожалуйста, - где?.."

Стариков, которых можно было освободить от такой судьбы, обязательно надо было освободить, вот генерал Желнин и старался.

У генерала Желнина был свой дом, двухэтажный, он выстроил его вскоре после войны. Каменный. Первый этаж строили еще пленные немцы, второй, деревянный, - русские солдатики-стройбатовцы. Дом занимали теперь семьи двух генеральских дочерей, а его собственностью дочери признавали только две комнаты окнами во двор: большую, "кабинет", и маленькую со скошенным потолком, спальню. В эти комнаты и дочерям, и зятьям, и внукам вход был разрешен только по вызову - никакой личной инициативы.

Желнин любил стоять у правого окна своего "кабинета", под портретом маршала Жукова, и внимательно вглядываться в знакомую-знакомую картинку: небольшой дворик с металлическим гаражом зеленого цвета, ветхая оградка, за которой находился тоже небольшой огородик, небольшой, но четко поделенный деревянными кольями на Ленкину и Нинкину половины.

И для чего было вглядываться? Ничегошеньки новенького, все известно, все зримо до мелочей, до какой-то даже противности, за которой стояла неизвестность. А в неизвестность всегда, волей или неволей, внимательно вглядываешься - уж так устроено.

Три раза в день - на завтрак, обед и ужин - Желнин выходил к дочерям, то к одной, то к другой, говорил "здравствуйте", иногда "добрый день" и, поев, уходил. Своих зятьев он попросту не замечал, имен их, кажется, не знал, как, впрочем, и имен внуков, хотя изредка и трепал мальчишек по головам: "Ну как жизнь, сорванец?"

Жена генерала умерла от рака давно, лет двадцать тому назад, но и в ее бытность порядок был примерно такой же.

Сам генерал Желнин был фигурой несколько странной, но явно скроенной под военную форму: высокий, стройный, с продолговатой и совершенно лысой головой, только на затылке виднелось что-то такое седенькое. Походка у него сохранилась строевая и совершенно не соответствовала нынешнему его одеянию: шлепанцы, широкие пижамные штаны и гимнастерка более или менее военного вида.

Еще в "кабинете" над письменным столом висела генеральская фуражка, иногда он ее надевал, и лысая голова его, да и весь он сразу же преображались, приобретали иное, вовсе не пенсионное значение, и "кабинет" тоже становился похожим на кабинет: посередине большой письменный стол с географической картой СССР и упомянутой фуражкой над ней, на левом краю стола - глобус. На правой боковой стене - фото покойницы жены, женщины простенькой, но отнюдь не глупой, на стене слева, рядом с входом в спальню, - таких же размеров фотопортрет маршала Жукова.