Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси

- Знакомая песня, - поморщился Самохин.

- Но это еще не все, - продолжил Смолинский. - Такие, как Щукин, зря ничего не делают. Недавно, слышал, наверное, амнистия большая прошла. С тех пор как зеков в ведение министерства юстиции передали, там не знают, как с ними управиться, и только повод ищут, чтоб как можно больше уголовников за тюремные ворота вытолкать. Так вот, освободили всех, кого можно и нельзя, и Асламбеков железно под эту амнистию подпадал...

- Но не попал! - догадался Самохин.

- Точно! Сидел он тихо, претензий к нему администрация колонии не имела. А перед самой амнистией "кумовья" у него в подушке при обыске вдруг закрутку анаши зашмонали. Закрыли в бур, возбудили уголовное дело за хранение наркотиков.

- Лихо! - согласился Самохин.

- А чечены со своей исторической родины нам опять маляву подкинули. Или, пишут, отдавайте нашего джигита, или мы вашему землячку-солдатику секим-башка сделаем и мамочке в посылочке вышлем. На исполнение требования месяц, а потом этому бойцу башку рубим, и другого, тоже степногорского, берем. И так будет, пока Иса на родную гористую местность не вернется. Такие вот дела, Андреич. А ты говоришь - не занимаемся... Еще как занимаемся, да все без толку.

Смолинский тормознул автомобиль так резко, что Самохин чуть не ткнулся носом в стекло.

- Приехали, - заявил полковник и, достав расческу, пригладил седые волосы, расчесал нетронуто-черные, будто подкрашенные, усы.

- И что ж теперь? - понимая, что разговор окончен, торопливо поинтересовался Самохин.

- А то, что отец и сын Щукины, судя по всему, чеченцам соплеменника не отдают, какую-то свою цель преследуя. И я, кажется, даже знаю, какую...

Самохин смотрел на него напряженно, и Смолинский, вздохнув, продолжил:

- Но это, Андреич, совсем уж между нами. Думаю я, что Щукины хотят чечиков принудить одну грязную работенку проделать. Есть у нас авторитет, старый вор в законе Федя Чкаловский. Щукины с ним уже лет десять за сферы влияния воюют, но ничего сделать не могут. А чеченцы по этой части, как известно, ребята ушлые. И снайперы, и подрывники... Но и они Федю опасаются. У того бригада мощная, и в случае чего не только чеченцев, что тут обосновались, перемочит, но и семьи их...

- Неужто этот Федя такой крутой? - засомневался, скрывая свое знакомство с ним, Самохин.

- Самый крутой в области. Главное, у него связи сильные среди тех, кого теперь называют региональной элитой. Мы уж к нему и так, и эдак подкатывали... Двух агентов потеряли. Внедрили в его структуры - у него и бензозаправки, и казино, и банковский бизнес, - и оба вскорости погибли... при обычных вроде бы обстоятельствах. Один в автомобильную катастрофу попал, другой наркоманом оказался. И умер от передозировки.

- Агент - наркоман? - засомневался Самохин.

- Ага. Лейтенант молодой, только спецшколу закончил...

Самохин почесал в затылке.

- Cейчас ведь от этого никто не застрахован.

- Этот наркоманом не был. Я точно знаю, - сухо сказал Смолинский.

- Откуда такая уверенность?

- Он был мой младший брат.

- Дела-а... - потерянно выдохнул отставной майор.

- И я, Андреич, поклялся, что Федьку этого кончу. Мне бы хоть какую зацепочку... Хоть закрутку анаши у него при обыске зашмонать... Главное, в камеру закрыть - а оттуда он у меня, тварь, не выйдет.

- Что ж не зацепишь-то?

- Осторожен, падла. Сколько раз пытались его хоть на чем-нибудь прихватить - так нет, все чисто. В крайнем случае, пехота его под суд идет. Но я не отступлюсь. Землю рыть буду, но накопаю на него компру, и тогда никакие адвокаты ему не помогут. Из камеры он живым не выйдет...

Смолинский говорил это, кажется, уже не для Самохина, размышлял вслух, глядя перед собой, и отставной майор сказал мягко, извиняясь:

- Ладно, Коля. Пойду. Спасибо за доверие, за разговор откровенный. Может, и я чем помочь смогу.

Смолинский рассеянно кивнул и, когда Самохин выбрался из машины, еще какое-то время сидел там, а потом, прихватив фуражку и папочку, хлопнул дверцей и, шагая размашисто, пошел к зданию УВД, не заметив козырнувшего ему при входе сержанта милиции.

Глава 12

Ирина Сергеевна принесла в комитет солдатских матерей фотографию Славика. Он прислал ее спустя месяца четыре после начала службы, в солдатском конверте без марки, со старательно выведенной собственноручно надписью в левом верхнем углу: "Осторожно, фото". На фотографии улыбающийся Славик в пятнистой зеленой форме, в заломленном лихо на затылок голубом берете стоял с автоматом в руках у развернутого красного знамени, а на обороте фотокарточки его неустоявшимся почерком было написано: "День Российской государственности. 12 июня. Военная присяга. Псков".

Потом сын присылал другие снимки, но все групповые с армейскими друзьями - в поле, со свернутым парашютом, возле страшных, ощетинившихся стволами, выкрашенных в болотно-зеленый цвет боевых машин. Ирина Сергеевна не насторожилась тогда, считала блаженно, что компьютер - компьютером, а учить солдатским навыкам Славика все равно должны, и странные механизмы, попадавшие рядом с сыном на снимки, в которых угадывались то крыло самолета, то гусеница танка или как там эта штука называется - она в этом плохо разбиралась, - предназначены для других солдат, а ее Славик - специалист по информационным технологиям, без них теперь - никуда, и грозные летающие в небе и ползающие с лязгом по земле военные железяки имеют к нему лишь косвенное отношение. И вдруг оказалось так, что именно ее сын воевал, управлялся как-то с диковинным оружием, до сержанта дослужился - это он-то, с его, как уверяли врачи-педиатры, ослабленным иммунитетом, склонностью к простудам и с бесконечными ангинами. Славик воевал в чеченских горах, где, если судить по телерепортажам, вершины заснежены и туманны, в ущельях гуляют сырые ветры, и зеленые склоны угрожают минами да растяжками. Солдатиков с тех гор несут и везут на носилках, грузят перебинтованных на самолеты да вертолеты и отправляют по домам, матерям, застывшим от горя - нате вам, дорогие женщины, так вышло, что не сберегли ваше чадо, простите нас, если сможете...

В комитете дородная женщина, представившаяся Эльвирой Васильевной, "солдатская мать", чей сын, если и служил в армии, то в чине никак не ниже полковника, так по возрасту ее выходило, сразу же окружила Ирину Сергеевну сердечным теплом и какой-то удушливой заботой. Называла покровительственно то "детынькой", то "голубкой", не знала, куда усадить, а когда усадила-таки на расхлябанный стульчик и взяла в короткие наманикюренные пальцы фотографию Славика, то всхлипнула, смахнув легко набежавшую слезу:

- Как живой... Ах, детынька... Горе-то какое!

- Так он и есть живой. В плену только, - потрясенно поправила ее, замирая от дурных предчувствий, Ирина Сергеевна, а потом догадалась с облегчением, что Эльвира Васильевна просто запамятовала о ее предыдущем визите, спутала с кем-то, наверное, с еще более несчастной матерью.