Александр Грибоедов - Горе от ума (сборник)

Всё та же песня.

Мне хотелось бы покуда…

Покуда надобно уйти тебе отсюда;
Отчаянного роль я стану здесь играть;
Ты только не мешай.

Да надо бы узнать.

Я всё узнаю,

всё; ну, что же, убирайся.

А если…

Ах, поди!

Смотри, в обман не вдайся.

Да, ну, поди скорей!

Довольно покричал!
Немудрено: я сам уж верить начинал!
А Блёстову его соперники достались
В поверенные! – Как? все трое мы попались,
Чтобы Эледину и Лизу забавлять?
Пустое! – Не люблю я женщин балова́ть.
Нет хуже, как прощать насмешки их над нами;
Их поздно в руки брать, как будут нам жена́ми…
Они? я очень рад!

Печален! – Неужли
Уж Блёстов рассказал?

Спроси.

Куда вы шли?

Не знаю.

Что за грусть? – Ведь вы смеетесь вечно.

Когда обманывал кто так бесчеловечно!
Мужчину завести, уверить, уловить,
Дать слово, – и потом, как на́смех, изменить.
В досаде этакой от смерти недалеко!

Зачем же от меня так мучиться жестоко?

Поступок ваш меня, конечно, оскорбил;
Однако ж не об нем теперь я говорил.
Отчаянный мой друг мне в голове вертится…

Представьте, он совсем хотел уж застрелиться.
Всё проклинал: любовь, друзей и целый свет;
Решил, что для него ни в ком надежды нет.
Что в свете всё обман, что женщины все ровно
Лукавы, злы…

А вы, как должно, хладнокровно,
Утешили его?

Как тут попали вы.
Я, правда, ждал всего от этой головы;
Он застрелился бы; но выдумкой счастливой
Я спас его.

Какой?

Известно, что ревнивый,
В любви обманутый, тотчас на всё готов;
Так убедить его мне стоило двух слов:
Наталью Вельскую вы знаете?

Ну, что же?

Так точно; вас она немного помоложе, —

Брюнетка! острая! живая!.. Словом, он…

С досады на нее уж в Вельскую влюблен.

Вхожу я: в комнате почти не видно света;
Он в горе; на столе лежат два пистолета;
Я начал утешать, он слушать не хотел;
Об Вельской речь зашла…

И к ней он полетел.

Нет, я отвез его. – А впрочем, долго бился;
Он спорил, ссорился, но после – согласился.

Злодей!

Ах!

И теперь они в глазах моих!
Представьте в нежности и в восхищенье их!
Не могут говорить, хоть говорить хотели,
Зато с каким огнем друг на́ друга глядели!

А более меня ее пленял восторг!
Скажите! я без слез смотреть на них не мог.

И что ж приятнее, как видеть двух счастливых?

В желаниях любви, всегда нетерпеливых,
При мне клялись они друг друга обожать;
И… скоро свадьба их.

А мне пришлось искать
Такую милую (хоть, правда, это странно),
Чтоб одного меня любила постоянно;
Не то чтоб Блёстову я подражать хотел,
Сегодня двух невест он вдруг сыскать умел.

Какой же человек! – и я его любила!

А я себя, скажи! за что же погубила?
Твоя же выдумка, чтоб письма нам писать!
И подлинно умно, уж нечего сказать! —
Ах! я от этого Рославлева теряю.

Дай их послушаю.

Да, я еще не знаю,
Печалиться ли нам? И есть ли из чего?
Хоть Ленский мой? Скажи, ну где ж любовь его?
Ведь он же не шутя любить меня божился.
А твой? – С отчаянья почти что уж женился.
Они…

То сделали, что должно было им,
Что сделала бы я, с терпением моим.
Как? на дурацкие мы письма отвечаем!
Кого же? Блёстова мы им предпочитаем.

Что ж? Из учтивости должны бы хоть они
Поплакать, пострадать каких-нибудь два дни.
Я видела, как здесь ревнивец твой божился,
Что вмиг бы умер он, когда б тебя лишился.
Зачем же не сдержал он слова своего?

Зачем? – Ах, боже мой!

Да, это роль его.
Роль Ленского теперь веселым притворяться,
А наша, им назло, ничуть не огорчаться.
Поддержим честь свою и позабудем их.

Честь? – Разве честь велит обманывать других?

Прелестна!

Как любил! Как думал быть счастливым!
Ну вот! ты Ленского не сделала ревнивым,
А я с Рославлевым лишаюся всего;
Мне даже жаль теперь и ревности его!
Ах! если б слышал он, как я себе пеняю!
Когда бы знал…

Я здесь: всё слышал и всё знаю.

Росла́влев, это вы?

Так я еще любим?
И сказкам обо мне вы верите пустым?

Так вздор он нам сказал про Вельскую Наташу?
Обманщик Ленский!