Михаил Арцыбашев - Санин (сборник)

Им казалось, что они никогда не были так счастливы. Увидев Санина, они замолчали и глядели на него смущенными, радостными и доверчивыми глазами.

– Ну, понимаю, – важно сказал Санин, поглядев на них. – И слава Богу. Будьте только счастливы!

Он хотел еще что-то добавить, но чихнул на всю реку.

– Сыро… Не схватите насморка! – прибавил он, протирая глаза.

Лида счастливо засмеялась, и смех ее прозвучал над рекой опять загадочно и красиво.

– Я уйду! – объявил Санин, помолчав.

– Куда? – спросил Новиков.

– А там пришли за мной Сварожич и этот офицер… поклонник Толстого… как его?.. Длинный такой немец!

– Фон Дейц! – беспричинно смеясь, подсказала Лида.

– Он самый. Пришли нас всех звать на какую-то сходку. Только я сказал им, что вас дома нет.

– Зачем, – все, смеясь, спросила Лида, – может, и мы бы пошли?

– Сиди тут, – возразил Санин. – Я бы и сам сел, если бы было с кем!

И он опять ушел, на этот раз в самом деле. Вечер наступил, в темной текучей воде заколебались звезды.

Вечер был темный и глухой. Над верхушками черных окаменелых деревьев тяжко клубились тучи и быстро, точно поспешая к невидимой цели, ползли от края и до края неба. В их зеленоватых просветах мелькали и скрывались бледные звезды. Вверху все было полно непрестанного зловещего движения, а внизу все притихло в напряженном ожидании.

И в этой тишине голоса спорящих людей казались чересчур резкими и крикливыми, точно визг маленьких раздраженных животных.

– Как бы то ни было, – неуклюже, как журавль, спотыкаясь длинными ногами, выкрикивал фон Дейц, – а христианство дало человечеству неизживаемое богатство, как единственное полное и понятное гуманитарное учение!

– Ну да… – упрямо дергая головой и сердито глядя ему в спину, возражал идущий сзади Юрий, – но в борьбе с животными инстинктами христианство оказалось так же бессильно, как и все дру…

– Как «оказалось»! – с возмущением вскрикнул фон Дейц. – Все будущее за христианством, и говорить о нем, как о чем-то конечном…

– У христианства нет будущего! – перебил Юрий, с беспричинной ненавистью всматриваясь в расплывающееся пятно офицерского кителя. – Если христианство не могло победить человечество в эпоху самого острого своего развития и бессильно попало в руки кучки мерзавцев, как орудие наглого обмана, то теперь, когда уже даже самое слово «христианство» стало пресным, странно и смешно ждать какого-то чуда… История но прощает: что раз сошло со сцены, то назад не придет!..

Деревянный тротуар чуть белел под ногами; под деревьями иногда не было видно ни зги, и болезненно раздражала возможность стукнуться о тротуарный столбик, а голоса казались неестественными, потому что не видно было лиц.

– Христианство?.. сошло со сцены! – вскрикнул фон Дейц, и в голосе его прозвучало преувеличенное изумление и негодование.

– Конечно, сошло… – упрямо продолжал Юрий. – Вы так поражаетесь, точно этого даже и допустить нельзя… Как сошел со сцены Моисеев закон, как умерли Будда и эллинские боги, так умер и Христос… Закон эволюции… Что вас так пугает в этом?.. Ведь вы же не верите в божественность его учения?

– Конечно, нет! – обиженно фыркнул фон Дейц, отвечая не столько вопросу, сколько обидному тону Юрия.

– Так неужели же вы допускаете возможность создания человеком вечного закона?

«Идиот!» – думал он в эту минуту о фон Дейце, и непоколебимая, очень приятная уверенность в том, что этот человек бесконечно глупее его, Юрия, и что ему никогда не понять того, что как Божий день ясно и просто для него самого, нелепо сплетались в голове Юрия с раздраженным желанием во что бы то ни стало совершенно убедить и переспорить офицера.

– Допустим, что это и так… – волнуясь и тоже уже озлобляясь, возражал длинный офицер. – Но христианство легло в основу будущего… оно не погибло, оно легло в почву, как всякое зерно, а свой плод даст…

– Я не о том говорю… – немного сбившись и оттого еще больше озлобляясь, ответил Юрий. – Я хотел сказать…

– Нет, позвольте… – боясь упустить верх, с торжеством перебил фон Дейц, опять оглядываясь и сбиваясь с тротуара. – Вы именно так сказали…

– Раз я говорю, что не так, то значит, не так… Странно! – с острой злобой от мысли, что глупый фон Дейц хоть на одну минуту может допустить, что он умнее, оборвал Юрий. – Я хотел сказать…

– Ну может быть… Простите, я не так понял! – со снисходительной усмешкой пожал узкими плечами фон Дейц, вовсе не скрывая, что поймал Юрия и что бы тот теперь ни говорил, все это будет уже запоздалыми отступлениями.

Юрий понял его и почувствовал такую злобу и оскорбление, что у него даже горло перехватило.

– Я вовсе не отрицаю огромной роли христианства…

– Тогда вы противоречите себе! – с новым торжествующим восторгом захлебнулся фон Дейц, радуясь, что Юрий несравнимо глупее его и, видимо, не может даже и приблизительно понять того, что так стройно и красиво лежит в голове самого фон Дейца.

– Это вам кажется, что я противоречу, а на самом деле… напротив, я… моя мысль совершенно логична, и я не виноват, что вы… не желаете меня понять, – сбивчиво и страдая, совсем уже резко прокричал Юрий. – Я говорю и говорил, что христианство пережеванный материал и что в нем, как таковом, уже нельзя и незачем ждать спасения.

– Ну да… не отрицаете ли вы благотворность влияния христианства… то есть, того, что оно прямо ложится в фундамент… – торопливо ловя ускользающую на этом повороте разговора мысль, тоже повысил голос фон Дейц.

– Не отрицаю…

– А я отрицаю! – смешливо отозвался сзади Санин, все время шедший молча. Голос его был весел и спокоен и странно врезался в бурлящий, режущий тон спора.

Юрий замолчал. Его обидел этот спокойный голос и явная добродушная насмешка, в нем звучавшая, но он не нашелся, чем ответить. Ему почему-то всегда было неловко и как-то неудобно спорить с Саниным, точно все те слова, которыми он привык пользоваться, были совсем не теми, которые нужны для Санина. И всегда у Юрия было такое чувство, точно он брался повалить стену, стоя на скользком льду.

Но фон Дейц, споткнувшись и резко зазвенев шпорами, закричал высоким и злым голосом:

– Почему же это, позвольте вас спросить?

– Да так, – с неуловимым выражением ответил Санин.

– Как так!.. Если говорить такие вещи, так их надо доказать!..

– А зачем мне доказывать?..

– То есть как зачем!..

– Ничего мне не надо доказывать. Это мое убеждение, а вас убеждать у меня нет ни малейшего желания, да и ни к чему.

– Если так рассуждать, – сдержанно проговорил Юрий, – то, пожалуй, надо похерить всю литературу?

– Нет, зачем же! – отозвался Санин. – Литература – дело большое и интересное. Литература!.. Литература истинная, как я ее понимаю, не полемизирует со случайно подвернувшимся лоботрясом, которому делать нечего и хочется убедить всех, что он очень умен… Она перестраивает всю жизнь, проходит в самую кровь человечества, из поколения в поколение. Если бы уничтожить литературу, жизнь потеряла бы много красок, полиняла бы…