Наум Фогель - Капитан флагмана

- Добро пожаловать, Андрей Григорьевич. Что вас привело в наши мрачные пенаты?

- Меня интересует гистологическое заключение опухоли Бунчужной.

- Ничего нового, - сказал Ник-Ник и, предложив Багрию сесть, раскрыл папку из плотного картона, в которой хранились препараты до того, как отправлялись в архив. - Вот! - выложил он один за одним стеклышки. - Как и тогда.

- "Несомненно" или "вероятнее всего"? - спросил Багрий.

- Несомненно! - Ник-Ник прищурился, посмотрел на Багрия и спросил: - А вы ожидали чего-то другого?

- Вы же знаете, я всегда ожидаю чего-нибудь другого, - сказал Багрий.

Он присел на табурет, взял одно стеклышко с препаратом, задумчиво повертел его.

- Хотите посмотреть?

- Если позволите.

Ник-Ник извлек из-под микроскопа препарат, который до этого рассматривал, взял из рук Багрия стеклышко, четким движением пальцев повертел микрометрический винт туда и обратно, встал, уступая место Багрию.

- Пожалуйста!

Андрей Григорьевич долго рассматривал препарат.

- Как вы думаете, - спросил Ник-Ник, - чем вся эта история закончится?

- Боюсь, добром она не закончится.

- Мое заключение играет какую-нибудь роль?

- Будалов говорит, что результаты вашего исследования могут стать решающими в комплексе смягчающих обстоятельств.

- Тогда я вам прочту свое заключение, - сказал Ник-Ник.

Он открыл ящик стола, извлек оттуда черновой набросок, стал неторопливо читать. Заключение было длинновато, с обилием подробностей. Но чувствовалось, что Ник-Ник от всей души хочет, не поступаясь правдой, хоть чем-нибудь помочь Галине Тарасовне. И это тронуло Багрия. И последний абзац заключения тоже тронул. Он был ясный и недвусмысленный: "Заболевание, безусловно, смертельное".

- А заключение судебных экспертов не разойдется с вашим?

- Нет, они тоже укажут, что смертельный исход был неизбежен.

- Да, пожалуй, от таких опухолей никто не выживал, - сказал Багрий.

- Вы читали статью?

- Читал, - вздохнул Багрий. - Подлость, отлично замаскированная благородным протестом и возмущением.

- Кто бы это мог? - спросил Ник-Ник.

- Не знаю, не знаю, - ответил Багрий. - Сегодня вообще день сплошных сенсаций: сначала эта статья, потом это покушение на Романова...

- Слышал, слышал, - сказал Ник-Ник. - Как он там?

- Пока без сознания. Но Остап Филиппович говорит, что все обойдется самым лучшим образом. Перелом височной кости. Небольшой. Осколки убрали. Мозговая оболочка не повреждена. Вы дадите препарат Валентины Лукиничны?

- Для вашей коллекции?

- Нет, я хочу получить заключение кафедры патологической анатомии нашего медицинского института. Конечно, если вы не возражаете. Я уже звонил профессору Шумилиной. Она обещала сегодня же посмотреть и тут же дать заключение.

- Тогда мы пошлем ей вот эти препараты - уже готовые, - сказал Ник-Ник. - У меня их несколько.

- Да, так будет лучше. Сами понимаете - случай из ряда вон выходящий и, надо полагать, станет предметом обсуждения научного общества.

- Вы как будто извиняетесь, - улыбнулся Ник-Ник, - кафедра патологической анатомии - это кафедра патологической анатомии. А профессор Шумилина - звезда первой величины в нашей области. - Он легко завернул препараты и протянул их Багрию. - Когда получите результаты анализа, позвоните, пожалуйста.

- Обязательно! - сказал Багрий.

Он поднялся к себе в отделение, написал письмо Шумилиной и пригласил старшую сестру.

- Пожалуйста, пошлите кого-нибудь сейчас же в медицинский институт. Вот это письмо и препараты нужно срочно передать профессору Шумилиной. И скажите сестре, чтобы обязательно подождала ответ и занесла его мне домой. Если меня дома не будет, пускай опустит в почтовый ящик. А сейчас позовите, пожалуйста, Вадима Петровича.

43

Похороны - в два. Потом - поминальный обед, на котором нужно будет присутствовать. Торжественное собрание во Дворце культуры кораблестроителей в семь.

Всю ночь Тарас Игнатьевич провел у тела жены. Обитый красной тканью гроб возвышался на раздвинутом столе в большой комнате старого сельского дома, в котором родилась Галина. Иногда Тарасу Игнатьевичу казалось, что на лице умершей застыло осуждение. В такие минуты он принимался всматриваться в ее лицо и убеждался, что это не осуждение, а покорность и умиротворенность.

Пахло туей, ладаном, воском. Мерцали свечи у изголовья покойницы. В углу под иконами теплилась лампада, тускло освещая старую потемневшую божницу. Мать сидела под иконами, маленькая, сухонькая. Руки с узловатыми пальцами - на коленях. Он ходил по комнате, по белой в черную полоску дорожке, стараясь не стучать каблуками. Останавливался, смотрел на Валентину и снова принимался ходить, думая об одном и том же - об их последней встрече в субботу... Он приехал в больницу около семи - задержался с Джеггерсом. У нее к этому времени начался приступ. Когда Галина пошла, чтобы принести лекарства для инъекции, Валентина сказала:

- Ты бы шел, Тарас. Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

- Какой?

- Как тогда, на Кавказе. Помнишь, на той горе?

- Там было совсем другое, - сказал он.

- То же самое, - возразила она. - Не хочу, чтобы ты видел меня такой. Он чувствовал, что она задыхается, с трудом сдерживает боль и говорить ей трудно. - Вообще-то мне намного лучше, - продолжала она, стараясь улыбнуться, - но сейчас... Может быть, это оттого, что я очень волновалась, ожидая тебя. Галина мне говорила, что у тебя все благополучно, и я очень рада.

Он ушел. На душе было скверно. У него никогда не хватало времени для нее... Пять лет спустя после войны, впервые в жизни, они выбрались в отпуск. Одновременно. Он достал путевки в санаторий в Крым. Строили воздушные замки, а вышло... Первые несколько дней он отсыпался. Ему всегда недоставало сна. Потом они бродили по окрестностям, ездили на катере и в Ялту, и в Ливадию, в Гурзуф... Его тянуло домой. И неловко было сказать об этом Валентине. Она заговорила первая. Сказала, что в Крыму, против ожидания, очень скучно, что она охотно вернулась бы. Он обрадовался. Они тут же собрались и, вызвав такси, укатили в Симферополь, торопя шофера, чтобы поспеть на самолет... Зато на следующий год...

Может быть, если б не та гора близ Нового Афона, все повторилось бы.

"Как тогда, на Кавказе. На той горе. Помнишь?.."

...Он давно уже обещал показать ей Кавказ. В сорок втором ему довелось воевать там. Ему всегда становилось не по себе, когда он вспоминал это время. Немцы в Новороссийске... Немцы на Кавказе... Немцы почти рядом с Баку... Тогда-то он и решил, что после войны обязательно поедет на Кавказ с Валентиной. Как же это было?.. Он вернулся домой после командировки в Москву и сказал, что послезавтра они едут на Кавказ. Куда именно?.. Этого он не знает. До Одессы - поездом. Оттуда теплоходом до Батуми. Билеты уже заказаны. Если захочется раньше сойти, сойдем. С собой - только самое необходимое. Костюм ни к чему. Они ведь не собираются посещать рестораны и театры. Фотоаппарат?.. Обязательно, там можно сделать великолепные снимки. Полотенца?.. Всего два. И только вафельные: они легкие.