Максим Горький - Русские сказки

– Вы чего делаете?

Видят люди – личность, располагающая к доверию и кротости необыкновенной, сознаются пред ним, кто в чём виноват, и даже заветные мечты открывают: один – как бы украсть безнаказанно, другой – как бы надуть, третьему – как бы оклеветать кого-нибудь, а все вместе – как люди исконно русские – желают уклониться от всех повинностей пред жизнью и обязанности забыть.

Он им и говорит:

– А вы – бросьте всё! Потому сказано: «Всякое существование есть страдание, но в страдание оно обращается благодаря желаниям, следовательно, чтобы уничтожить страдание – надо уничтожить желания». Вот! Перестанемте желать, и всё само собою уничтожится – ей-богу!

Люди, конечно, рады: и правильно и просто. Сейчас же, где кто стоял, там и лёг. Свободно стало, тихо...

Долго ли, коротко ли, но только замечает Игемон, что уж очень смиренно вокруг и как будто жутко даже, но – храбрится.

«Притворились, шельмы!»

Одни насекомые, продолжая исполнять свои природные обязанности, неестественно размножаются, становясь всё более дерзкими в поступках своих.

«Однако – какая безглагольность!» – думает Игемон, ежась и почёсываясь всюду.

Зовёт услужающего кавалера из жителей.

– Ну-ка, освободи меня от лишних...

А тот ему:

– Не могу.

– Что-о?

– Никак не могу, потому хотя они и беспокоят, но – живые, а...

– А вот я тебя самого покойником сделаю!

– Воля ваша.

И так – во всём. Все единодушно говорят – воля ваша, а как он прикажет исполнить его волю – скука начинается смертная. Дворец Игемона разваливается, крысы его заполнили, едят дела и, отравляясь, издыхают. Сам Игемон всё глубже погружается в неделание, лежит на диване и мечтает о прошлом – хорошо тогда жилось!

Жители разнообразно сопротивлялись циркулярам, некоторых надо было смертию казнить, отсюда – поминки с блинами, с хорошим угощением! То там житель пытается что-нибудь сделать, надобно ехать и запрещать действие, отсюда – прогонные! Доложишь куда следует, что «во вверенном мне пространстве все жители искоренены», – отсюда наградные, и свежих жителей пришлют!

Мечтает Игемон о прошлом, а соседи, Игемоны других племён, живут себе, как жили, на своих основах, жители у них сопротивляются друг другу кто чем может и где надо, шум у них, бестолочь, движение всякое, а – ничего, и полезно им, и вообще – интересно.

И вдруг догадался Игемон:

«Батюшки! А ведь подкузьмил меня житель-то!»

Вскочил, побежал по своей стране, толкает всех, треплет, приказывает:

– Встань, проснись, подымись! Хоть бы что!

Он их за шиворот, а шиворот сгнил и не держит.

– Черти! – кричит Игемон в полном беспокойстве. – Что вы? Поглядите на соседей-то!.. Даже вон Китай...

Молчат жители, прильнув к земле. «Господи! – затосковал Игемон. – Что делать?» И пошёл на обман: наклонится к жителю да в ухо ему и шепчет:

– Эй, гражданин! Отечество в опасности, ей-богу, вот те крест – в серьёзнейшей опасности! Вставай – надобно сопротивляться... Слыхать, что будет разрешена всякая самодеятельность... гражданин!

А гражданин, истлевая, бормочет:

– От-течество моё в боге...

Другие же просто молчат, как обиженные покойники.

– Фаталисты окаянные! – кричит Игемон в отчаянии. – Подымайся! Разрешено всякое сопротивление...

Один какой-то бывший весельчак и мордобоец приподнялся несколько, поглядел и говорит:

– А чему сопротивляться? Вовсе и нет ничего...

– Да насекомые же...

– Мы к ним привыкли!

Окончательно исказился разум Игемонов, встал он в пупе своей земли и орёт истошным голосом:

– Всё разрешаю, батюшки! Спасайся! Делай! Всё разрешаю! Ешь друг друга!

Тишина и покой отрадный.

Видит Игемон – кончено дело!

Зарыдал, облился горючими слезами, волосья на себе рвёт, взывает:

– Жители! Милые! Что же теперь – самому мне, что ли, революцию-то делать? Опомнитесь, ведь исторически необходимо, национально неизбежно... Ведь не могу же я сам, один революцию делать, у меня даже и полиции для этого нету, насекомые всю сожрали...

А они только глазами хлопают и – хоть на кол их сажай – не никнут!

Так все молча и примерли, а отчаявшийся Игемон – после всех.

Из чего следует, что даже и в терпении должна быть соблюдаема умеренность.

Наконец мудрейшие из жителей задумались надо всем этим:

«Что такое? Куда ни глянь – кругом шестнадцать!»

И, солидно подумав, решили:

– Всё это оттого, что нет у нас личности. Необходимо нам создать центральный мыслящий орган, совершенно свободный от всяких зависимостей и вполне способный возвыситься надо всем и встать впереди всего, – вот как, например, козёл – в стаде баранов...

Некто возразил:

– Братцы, а не довольно ли уж претерпели мы от центральных личностей?..

Не понравилось.

– Это, кажется, нечто от политики и даже с гражданской скорбью?

Некто всё тянет:

– Да ведь как же без политики, ежели она всюду проникает? Я, конечно, имею в виду, что в тюрьмах – тесно, в каторге – повернуться негде и что необходимо расширение прав...

Но ему строго заметили:

– Это, сударь мой, идеология, и пора бросить!.. Необходим же новый человек и более ничего...

И вслед за сим принялись создавать человека по приёмам, указанным в святоотческих преданиях: плюют на землю и размешивают, сразу по уши в грязи перепачкались, но результаты – жиденькие. В судорожном усердии своём все цветы редкие на земле притоптали и злаки полезные также изничтожили, – стараются, потеют, напрягаются – ничего не выходит, кроме буесловия и взаимных обвинений в неспособности к творчеству. Даже стихии из терпения вывели усердием своим: вихри дуют, громы гремят, сладострастный зной опаляет размокшую землю, ибо – льют ливни и вся атмосфера насытилась тяжкими запахами – дышать невозможно!

Однако же время от времени этот кавардак со стихиями как бы разъясняется, и – се выходит на свет божий новая личность!

Возникает общее ликование, но – увы, кратковременное оно и быстро разрешается в тягостное недоумение.

Ибо – ежели на мужицкой земле произрастёт новая личность, то немедля же становится тёртым купцом и, входя в жизнь, начинает распродавать отечество иноземцам по кускам, от сорока пяти копеек ценою, вплоть до страстного желания продать целую область купно с живым инвентарём и со всеми мыслящими органами.

На купеческой земле замесят нового человека – он или дегенератом родится или в бюрократы попасть хочет; на дворянских угодьях – как и прежде всегда было – произрастают существа с намерениями поглотить все доходы государства, а на землях мещан и разных мелких владельцев растут буйным чертополохом разных форм провокаторы, нигилисты, пассивисты и тому подобное.

– Но – всё это мы уже имеем в количестве весьма достаточном! – сознались друг другу мудрые жители и серьёзно задумались: