Михаил Кураев - Жребий No 241

Приближалась Пасха. А у католиков она уже наступила. Ст. Борзя.

1904. Марта 15. Христос Воскресе! Мой дорогой ангел Кароля! Думая,

что ты получишь это письмо уже на Праздниках, я поздравляю тебя, твоих родителей и всех Ваших с Великим Праздником! От всей души желаю тебе и всем Вам полного здоровья, благополучия и счастья!

Завтра выступаем из Борзи, двигаемся сначала до Манчжурии - походным порядком, т.е. верхом. Предстоит сделать около 120 верст в продолжение 2 1/2 дней. Из Манчжурии пойдем в Харбин, но как, не знаю - походным ли порядком или по жел. дор. Признаюсь, что не особенно приятно идти походным порядком 120 верст. Без привычки это будет тяжело. Впрочем, нужно привыкать. Где придется встречать праздник Пасхи - сам не знаю. Жаль, что уезжаю отсюда, не дождавшись твоего письма. Получу его, вероятно, только в Харбине. А как бы хотелось получить от тебя письмецо. Как-то ты поживаешь и чувствуешь себя, моя ненаглядная? Я пока чувствую себя порядочно: все-таки, что ни говори, а интересного предстоит много. Одно тяжело - не видеть тебя и не знать, когда увидишь. Вот с этим никак не можешь примириться, а все остальное ничего.

11 Марта мы парадно встретили Куропаткина, который проезжал мимо. Куропаткин осматривал наш полк в полной парадной форме и нашел его в хорошем порядке. Выразил благодарность за хорошее состояние полка. Мы по-видимому поступаем под начальство генерала Ренненкампфа - этого героя последней Китайской войны.

В полк прибыл второй врач и врач ветеринарный. Оба (особенно ветеринарный врач) славные товарищи.

О каких-либо военных новостях написать ничего не могу. Пока мы не на самом театре, мы знаем слишком мало о том, что там происходит. Большое сражение по-видимому произойдет в начале апреля на р. Ялу, куда все время стягивают войска наши и японцы. Мимо нас каждый день проходит по 10-8 воинских поездов.

Вчера я с одним из офицеров поехал в поселок Чиндент "в гости" к расположенным там со своими сотнями командирам этих сотен. Сегодня чувствую все-таки усталость, от непривычки к верховой езде, и это после 20 верст, что же предстоит дальше? Впрочем, г.г. офицеры уверяют, что дня через 2 похода почти вполне привыкнешь. Вообще я чувствую себя вполне здоровым.

Пока же прощай, моя дорогая, славная голубка Кароля! Крепко, крепко целую тебя, обнимаю и жму твою руку!

Н. Кураев. На страстной дед говел. И государь начал говеть с дядей

Алексеем. Война как бы отодвинулась куда-то в сторону. Дневник императора. 21-го

марта. Воскресенье. Отличный ясный день. Минни и Георгий вчера вер

нулись из-за границы и завтракали с нами, Орлов (деж.) тоже. Долго гулял и поработал над исчезающим снегом.

Покатались вдвоем. В 7 час. поехали ко всенощной в Аничков и обедали с Мама. К нам приехали Милица, Николаша и Петюша - она прямо из Киева на одни сутки.

Они приехали к нам к обедне и остались завтракать. Гулял и работал в саду; погода была отличная. До обеда много читал. Потом покатался по набережным.

Подневные записи царя фиксируют лишь оболочку жизни. Картина лишена

эмоций, мыслей, не отражает намерений и вовсе не дает оценки произошедшему. Но самое, быть может, замечательное - здесь не

найдешь ни тени самооценки, ни похвалы за полторы сотни в раз убитых фазанов, ни порицания за губительное решение, принятое на историческом совещании на Ферме 25 августа 1904 года.

Оболочка жизни, сотканная рукой человека-символа... Символ - опоз

навательный знак, условный знак, содержание символа, говоря современным рыночным языком, "договорное"... Царь трагически

обречен на роль символа, он предназначен и взращен для этой роли. Но и сама роль русского самодержца, как показывает история, открывает неограниченные возможности и для мореплавателя, и плотника, и полководца, и богомольца, и для шута горохового, все зависит от возможностей исполнителя.

...Условен царь, условны его и доброта и жестокость, и милосердие и бездушие, безусловен лишь частный человек. И только в пределах семьи все подлинное и безусловное, потому что невосполнимо. Восполнимы броненосцы, полки, армии, невосполнимы дети, любимая жена. В частной жизни все единично, частная жизнь возвышает единичное как Единое и Единственное. Именно в частной жизни труднее всего, быть может, соединяется то, что так просто решается в теории. А если к этому добавить, что нравственное существует лишь только как личное, возникающее лишь в глубине души, "где все дозволено", как мгновение частной жизни, то... наше обращение к частной жизни двух современников, двух участников русско-японской войны не будет казаться праздным подглядыванием.

Можно было бы и не вспоминать пустяки частной жизни царя, если бы они не заполняли дни человека, не допускавшего и мысли о том, что его безраздельная власть над жизнью и смертью несметного числа людей может быть поставлена под сомнение.

Читая письма деда и записи царя, сделанные в одно и то же время, диву даешься не различию, а именно их одновременности.

Общественное сознание, взращенное духовной культурой минувшего лишь календарно века, почитает непреложным исходить из гуманистических принципов, что понимают не только истинные поборники человечности, но и лукавые авантюристы, а государь, сродственно средневековому владыке Иоанну Грозному, пребывает в убеждении: "нешто я не волен в животах холопей моих?"

Царь на Страстной неделе, утром в Великий четверг причастился Св. Тайн с детьми и дядей Алексеем. Дед причастился раньше, 20 марта.

Ст. Борзя. Марта 21 дня. Вчерашний день, 20-е Марта, был для меня

самым счастливым днем за все время нашей разлуки. Во-первых, я приобщился Св. Тайн, т.к. говел на прошлой неделе; во-вторых, вчера оправдалось мое предположение - я получил твое запоздалое письмо. Сердечно благодарю тебя, голубка, за это твое письмо-дневник. С большим интересом и удовольствием прочитал я его. Но, дорогая, откровенно скажу, что тяжело было все-таки услышать в твоем дневнике слишком большое нервничанье. Очевидно ты до сих пор не спокойна. Лучше уж, милая, позабудь обо мне на время и хорошенько успокойся и не взвинчивай свои нервы и без того расшатанные.

Не могу не сказать тебе и свое спасибо за то, что прислала мне письмо Александры Михайловны, хотя оно было адресовано и не мне. Но она расточает по моему адресу такие похвалы, каких я тоже не заслужил. Несправедливо приписывает она мне все в деле улучшения ее здоровья. Она и сама так отнеслась к своему лечению и к врачебным советам, как относится далеко не каждый больной. Это конечно влияло громадным образом на улучшение ее здоровья. Ты очень хорошо сделала, прислав мне исследование ее мокроты.

Что касается карточки, то мое мнение таково: ты вышла безусловно прекрасно, я же вышел гадко, как по большей части выхожу. Не стоит, по моему мнению, раздавать кому бы то ни было карточки, где мы сняты вместе. Но конечно тут ты можешь иметь одинаковый голос и можешь со мной не согласиться. Тогда делай, как знаешь. Впрочем, не думай пожалуйста, что я смотрю на это серьезно и, если сказал, то только затем, чтобы ты знала мое мнение, а не затем, чтобы мешать тебе поступать так, как тебе хочется.