Всеволод Крестовский - Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо

И острослов направился своею лениво-перевалистою походкою к одной полной, пожилой даме, которая, невзирая на двух взрослых и рядом с нею сидящих дочерей, все еще стремилась молодиться и нравиться, и разговаривая с людьми, глядела на них не иначе как сквозь лорнет.

— Здравствуйте, маменька! — подсел к ней Подхалютин. — Скажите мне на милость, зачем это вы на такое блистательное позорище явились вдруг чуть не в трауре? И барышни тоже вот в черном, — промолвил он, кивнув на двух ее дочек.

— А вы инспектируете наряды?.. Это скорее бы дело полиции! — слегка колко, но очень мило ответствовала маменька.

— Нет, я только любопытствую, — оправдывался философ, — и прошу просветить меня, в темноте ходящего. Что это, мода у вас нынче такая, или что?

— Не мода, а обязанность, долг наш! — довольно гордо и не без самодовольной рисовки ответила одна из барышень.

Немало изумленный Подхалютин выпучил глаза.

— До-олг?.. Обязанность? — недоуменно протянул он; — то есть как же это?

— А вы хотите, чтобы мы радовались, когда родина наша страдает? — с задорливой искоркой застрекотала другая дочка.

— Э, барышня, что это вы такое говорите! — снисходительно усмехнулся Подхалютин, — ну, где там страдает! Наша родина вообще страдает только тремя недугами: желудком после масленицы, тифом на Святой, по весне, да финансовым расстройством, en générale, которое, кажется; нынче перейдет в хроническое. Вот и все наши страдания.

— Да, это ваша родина, может быть, но ваша не наша, — продолжала та же барышня.

— Так по-вашему Польша не страдает? — подхватила другая сестрица.

— Польша?.. Да какое нам с вами дело до Польши? — удивленно пожал плечами Подхалютин. — Вы разве польки?

— Польки! — гордо ответили каждая за себя, обе барышни.

— Вот сюрприз-то! — Подхалютин даже с места вскочил при этом. — Марья Ивановна! Маменька! — обратился он к полной даме, — да что это они у вас за вздор говорят?

— Ничуть не вздор — возразила та, — мы, действительно поляки.

— Давно ли это? — продолжал все более изумляться Подхалютин.

— Вот вопрос! всегда поляками были!

— Ну, полноте, маменька!.. Уж вы не шутите ли надо мною?

— С какой же стати! Да и что же за шутки? Разве такими вещами можно шутить?

— Господи помилуй! — пожимал плечами философ. — Поляки… В первый раз слышу!.. Так и папенька ваш, Матвей Осипыч Яснопольский, тоже поляк?

— Разумеется! — амбициозно подфыркнули барышни.

Подхалютин перекрестился обеими руками.

— Господи Боже мой! — продолжал он, — двадцать лет знаю человека, встречаюсь каждый день, и все считал его русским, а он вдруг, на тебе, поляк оказывается! Вот уж не ожидал-то! Ха-ха-ха! Ну, сюрприз! Точно что сюрприз вы мне сделали! А ведь я какое угодно пари стал бы держать, что славнобубенский стряпчий наш Матвей Осипыч — русак чистокровный!.. Ведь я даже думал, что он из поповичей!

— Это нам очень грустно, если вы нас за русских считаете — сухо ответствовали ему барышни.

Подхалютин внимательно посмотрел на них, полуиспытующим, полусоображающим взглядом, молча отвесил почтительный поклон и отретировался.

— Ольга Назаровна! — подошел он вслед за тем к одной старушке, сидевшей на противоположном конце того же ряда, — уж и вы, матушка, тоже не полька ли?

— Что такое? — не расслышав или не поняв, прищурилась на него старушка.

— Я спрашиваю, не полька ли вы?

— Полька?!. Да что ты, мой батюшка, очумел что ли? Какая я тебе полька!

— А зачем же вы тоже в черном, вы, которая так любите и розы, и алые ленты, и цветные материи? а?

— В черном? — Старушка оглядела самое себя и обдернула свое шелковое платье. — Да как тебе сказать это, мой батюшка!.. Все вишь, нынче носят черное, ну так и я заодно уж надела.

— По пословице, значит: куда люди, туда и мы?

— По пословице, родной, по пословице. А ты, мой батюшка, все шалберничаешь, — погрозила она ему пальцем; — а нет того, чтобы зайти к старухе посидеть!.. Приходи что ли; в бостон по старой памяти, поиграем. А мне кстати из деревни медвежьи окорока прислали, ты ведь любишь пожрать-то?

— Это мы можем, потому на том живем! — согласился Подхалютин, и в знак благодарности поцеловал ее ручку.

Через день после спектакля, в неофициальном отделе славнобубенских губернских ведомостей на первом месте красовалась статейка под названием: "Благотворительный спектакль благородных любителей с живыми картинами". Статейка эта умиленно отдавала дань признательности и восхищения всем участвовавшим; но на первом плане, конечно, стояла ее превосходительство, супруга достойного начальника губернии, Констанция Александровна Гржиб-Загржимбайло.

"В настоящее время, когда вся Россия спешит обновиться и обогатиться плодами прогресса и европейской цивилизации, — вещала эта статейка, — и наш далекий город Славнобубенск тоже не отстает от других своих собратов, раскинутых на всем могуче необъятном пространстве нашей родной, широкой матушки-Руси. И мы славнобубенцы, в нашем мирном далеком уголке, тоже стремимся положить свою лепту в общую сокровищницу, и мы тоже порой умеем веселиться и поднимать свой нравственный и интеллектуальный уровень истинно-эстетическими удовольствиями". Засим следовало цветистое описание самого спектакля, "который почтило своим присутствием наше славнобубенское общество в лице всех лучших его представителей". Тут отдавалась вполне справедливая дань талантам Анатоля, Шписса и гарнизонного майора Перевохина. "Наши милые и достойно уважаемые дамы, — говорила далее статейка, — неожиданно и очень приятно поразили нас своим искусством и дарованиями, коим могла бы истинно позавидовать не одна столичная артистка. Нельзя не поблагодарить также молодых княжон Почечуй-Чухломинских, которые украсили собою превосходно поставленные живые картины. Присутствовавшая избранная публика вполне оценила и отдала им должную дань справедливости, похвал и одобрения. Г-жи Ярыжникова, Чапыжникова и Пруцко с грацией, достойной их наружности, пленили зрителей картинным сочетанием и эффектно поставленной аллегории трех рек славянских. (В этом месте по описке или по невежеству усердствовавшего автора было поставлено прежде «русских», но Непомук, к которому для просмотра и одобрения была предварительно доставлена корректура, зачеркнул слово «русских» и собственноручно вместо его изволил написать "славянских"). Но более всех оживила наш скромный спектакль, — продолжал автор статейки, — это, без сомнения, ее превосходительство, достойная супруга г-на начальника губернии, Констанция Александровна Гржиб-Загржимбайло. Исполненная ею роль Ступендьиной в тургеневской «Провинциалке» не оставляет желать ничего лучшего. Звучный тембр ее сильного гибко-страстного, выразительного и отлично обработанного органа, в роли Татьяны из "Москаля Чаривника", приводил всех в истинный и неподдельный восторг и, казалось, переносил мечтающую и упоенную душу зрителя в какой-то иной, неведомый, дивно-фантастический и волшебно-сказочный мир… Казалось, как будто в самом воздухе веяло роскошными, ароматными степями блаженной Украины, столь божественно воспетой Гоголем". Воздав достодолжную дань поклонения артистам-любителям, автор в заключение перешел к благотворительной цели спектакля: "Теперь, — восклицал он, — благодаря прекрасному сердцу истинно-добродетельной женщины, благодаря самоотверженно-неусыпным трудам и заботам ее превосходительства, этой истинной матери и попечительницы наших бедных, не одну хижину бедняка посетит и озарит внезапная радость, не одна слеза неутешной вдовицы будет отерта; не один убогий, дряхлый старец с сердечною благодарностью помянет достойное имя своей благотворительницы, не один отрок, призреваемый в приюте, состоящем под покровительством ее превосходительства, супруги г-на начальника губернии, вздохнет из глубины своей невинной души и вознесет к небу кроткий взор с молитвенно-благодарственным гимном к Творцу миров за ту, которая заменила ему, этому сирому отроку, нежное лоно родной матери. И все они: эта убогая вдовица, этот согбенный и сирый старец, этот отрок невинный благословят от чистого сердца своего ангела-утешителя".