Николай Гарин-Михайловский - Гимназисты (Семейная хроника - 2)

- Кой черт, занят! Ну, хорошо... подождите... я только пойду... скажу гостям, что... что им сказать? Постой! Я скажу, что умирает... Корнев, товарищ... приехали за мной.

- Ну, валяй, - махнул рукой Корнев.

Через несколько минут Дарсье вернулся.

- Ну что?

- Плачут.

- Послушай, надо за Берендей и Вервицким послать.

- Непременно.

- Эй ты, француз, - крикнул ему вдогонку Рыльский, - ты не забудь, что мы того... голодные.

Через час на столе стояла обычная закуска и выпивка, и холодные еще с мороза Вервицкий и Берендя уже закусывали.

Долба, расставив ноги, энергично жевал кусок сочного балыка и говорил вперемежку с едой:

- Господа... Давайте на праздниках свой журнал затеем?

Это была неожиданная, но эффектная мысль. Долба пригнулся к новому куску балыка. Корнев торопливо проглотил кусок и усиленно принялся за свои ногти. Рыльский молча внимательно ел. Задумался и Карташев, больше о том, что вот-де какая простая мысль, а ни разу не пришла ему в голову. Он точно искал глазами, не найдется ли и на его долю что-нибудь, и простое, и новенькое, и эффектное.

Берендя был весь поглощен заботой выпить третью рюмку и к предложению Долбы отнесся как-то равнодушно.

Вервицкий отозвался первый.

- Что ж, - одобрил он, - это хорошо.

- Рыло, - сказал Корнев, - с такой рожей говорит, точно у него миллион доводов сейчас посыплется. Ну, почему хорошо?

Все рассмеялись.

Но у Вервицкого было больше оснований сочувствовать, чем можно было предполагать. К общему удивлению, оказалось, что он давно уже пописывает. Для начала Вервицкий даже предложил свой рассказ под заглавием "Дворник".

- Ти-ти-ти, писатель...

Берендя в исключительные минуты лишался дара слова.

- Ти-ти-ти... - передразнил его Вервицкий. - Терпеть не могу... чего тут удивляться? Что ты дурак, так, думаешь, и все дураки?

- Вот так штука! - продолжал Берендя, незаметно протягивая руку за третьей рюмкой, - кто бы мог думать?

- Вот, ей-богу, дурак, - волновался Вервицкий.

- Смотри, смотри, - показал Долба на Берендю.

Но Берендя уж быстрым движением успел опрокинуть в рот рюмку.

- Ах ты, подлец!

И, в то время как Вервицкий тузил Берендю, Берендя, весело пригнувшись, выбирал на столе, чем бы заесть.

- Так ты писатель? - продолжал он и опять потянулся к графину.

- Убирай водку! - решительно скомандовал Вервицкий. - Горькая пьяница, пропойца! Дрянь, тряпка!

- Господа, давайте его качать! - предложил вдруг Берендя и залился подмывающим смехом.

- Да ну вас к черту, - запротестовал Долба, - давайте как следует обсуждать дело.

Мысль о журнале была одобрена. Не откладывая в долгий ящик, тут же был избран редактором Долба. Во-первых, потому, что ему первому пришла эта мысль; во-вторых, и главным образом потому, что на нем мирились все. Если бы, например, выбрать Корнева - Карташеву будет обидно. Выбрать Карташева было тоже неудобно. Карташев по-прежнему нет-нет и выпалит что-нибудь такое, что совсем не согласовалось с общим тоном; так, он стоял за независимость убеждений, и эта независимость в конце концов сводилась, по мнению партии Корнева, к тому, чтобы иметь право поменьше читать и побольше рубить сплеча, побольше говорить того, что только взбредет в голову. Рыльский не годился в редакторы опять по другим причинам. Он имел одну слабость, которую не разделял даже Корнев: был слишком поляк. Это вызывало постоянные столкновения с Семеновым, Вервицким и даже с Карташевым.

Был выяснен и материальный вопрос. Необходимые средства получались равномерным распределением расходов между участниками. Главный расход заключался в бумаге и переписке статей. Ввиду ограниченности средств решено было издавать журнал в двух экземплярах, из которых один переходил бы из рук в руки по мере прочтения, причем право держать у себя журнал ограничивалось сутками. Были намечены и отделы: беллетристический, политико-экономический, исторический, научный, критика и фельетон с картинками из общественной жизни.

Вервицкий взял на себя поставку беллетристических произведений, Долба взялся за фельетон, по историческому отделу вызвались двое: Рыльский и Берендя. Рыльский взял тему: социальные причины, вызвавшие отпадение Малороссии от Польши. Берендя остановился сперва на теме из русской истории: доказать исторически, что русская раса идет общечеловеческим путем в деле прогресса. Статья имела целью нанести окончательный и решительный удар по славянофилам вообще и учителю истории, Леониду Николаевичу Шатрову - в частности.

На праздниках несколько раз собирались по поводу журнала. Генеральное совещание было назначено у Долбы.

Карташев по дороге зашел за Корневым, и если бы не Корнев, то он так бы и остался там.

- Послушайте, Карташев, - выскочила на крыльцо сестра Корнева, приходите после Долбы к нам чай пить.

Карташев покраснел от счастья до корней волос и голосом, ясно говорившим, что разве смерть помешает прийти, ответил:

- Приду.

- Пораньше.

- Как только кончится. Кончится скоро... уходите, а то простудитесь.

И, заглянув еще раз в глубь смотревших на него издали глазок, он скрепя сердце пошел чинно рядом с Корневым.

Долбу приятели застали сидящим за своим столом и погруженным в какие-то глубокомысленные соображения. Он рассеянно пожал им руки, толкнул небрежно лежавшую перед ним рукопись Вервицкого и проговорил озабоченно:

- Черт его знает... Для первого номера и такую неудачную штуку...

- Плохо? - спросил Корнев.

- Почему дворник, - размышлял Долба, - а не точильщик или водовоз...

Он пожал плечами.

- Фартук разве... Ничего типичного; ни быта, ни идеи... так, какие-то детские картинки... Ну вот...

Долба взял рукопись и прочел наудачу:

- "Семен любил после обеда со своим другом посидеть на завалинке, где-нибудь на улице, так, чтоб был виден заход солнца. Если при этом друзья бывали выпивши, а это случалось нередко, они тихо мурлыкали себе под нос какую-нибудь однообразную песнь и меланхолично провожали глазами опускавшееся на покой солнце..." И дальше описание заходящего солнца... третье по счету.

- Да, не завлекательно, - сказал раздумчиво Корнев.

- И вдобавок неграмотно, как только может быть...

Долба засмеялся своим мелким смехом.

- Покажи.

Корнев взял рукопись и стал просматривать ее.

- Неважное блюдо, - сказал он, возвращая назад рукопись.

Долба взял опять рукопись, уставился в нее, пожал плечами и проговорил:

- Ну, черт с ним!

Он схватил карандаш и написал под заглавием "Патологический очерк".

- Валяй. По крайней мере, редакцию ни к чему не обязывает.

- Собственно, почему же патологический?

- Да потому, что поручиться за то, что не может быть такой Семен дворником, особенно когда все мы его знаем и видим каждый раз, когда приходим к автору, - Долба фыркнул, - нельзя, а с другой стороны, и не тип это... Очевидно, патологический очерк!