Николай Гарин-Михайловский - Гимназисты (Семейная хроника - 2)

- А ты что? - проговорил сиплый голос, и, вдруг поднявшись, верзила быстро схватил Берендю за горло. - Давай денег.

"Задушит", - судорожно, мучительно мелькнуло в голове Беренди и, метнувшись, он прохрипел странным, не то просящим, не то раздраженным голосом:

- Да пусти же.

- Давай деньги.

- Нет же! - с горечью ответил Берендя. - Я гимназист... Какие у меня деньги?

- Зачем же ты шляешься по ночам? - смущенно пробормотал верзила, опуская руки.

- Я занимался у товарища и домой иду... Нарочно ходил к товарищу, чтоб хоть двадцать копеек достать... чаю, сахару нет.

- Дурак же ты...

- Ну что ж... - поматывая, по обыкновению, головой, ответил Берендя.

Он остановился и подумал: в сущности, добрый человек.

- Ну, спасибо, что отпустил, - нерешительно проговорил он и протянул руку верзиле. - Я Берендя.

- Петр Семенович, - угрюмо отрекомендовался верзила.

- Милости просим ко мне. Я живу на Почтовой, в доме Терениной.

"Черт его знает, зачем я его в гости зову", - подумал Берендя.

- Приду, - лаконически ответил верзила и вдруг, засунув руку в карман, вынул оттуда два двугривенных и, протягивая Беренде, сказал:

- Ты ходил за деньгами - на.

Берендя мгновение колебался.

- Отдашь.

- Спасибо, Петр Семенович, как бы только вас это не стеснило...

- Не беспокойтесь.

- Слушайте, Петр Семенович, в таком случае и вы дайте мне свой адрес: я скоро получу деньги.

- В любом кабаке спросите.

Верзила указал наискосок бульвара.

- Утром, в то время как в гимназию ходите, я почти всегда там.

Берендя еще раз поблагодарил, пожал руку и добродушно заметил, уходя:

- А вы мне, Петр Семенович, таки помяли шею.

- Да уж... извините... - угрюмо ответил верзила, с опущенной головой исчезая в кустах бульвара.

"Что за черт, - думал Берендя, шагая дальше с сорока копейками в кармане, помятой шеей и с неясным впечатлением от всей этой неожиданной встречи, - надо посмотреть, не в крови ли деньги?"

Войдя в улицу, он подошел к фонарю и внимательно осмотрел оба двугривенных. Деньги оказались чистыми. Берендя усмехнулся, спрятал их в карман и пошел дальше.

Вернувшись домой, он долго ходил по своей комнатке, все обдумывая свою неожиданную встречу. В общем, она оставила в нем какое-то приятное впечатление от поставленного по существу вопроса.

"Он человек, я человек", - и Берендя останавливался, смотрел своими лучистыми глазами вперед, пожимал плечами, усмехался и говорил: "Вот, черт побери!"

С общепринятой точки зрения тем не менее дело выходило из ряда вон, и Берендя не знал, на чем остановиться: считать ли себя правым, что пригласил этого бродягу к себе и не только пригласил, но и взял у него деньги, или смотреть на себя чуть ли не как на участника этого бродяги. Им овладевало по временам брезгливое чувство, и он повторял свое "черт возьми" уже с раздражением и решал, что обо всем этом не следует никому, а уж тем более Вервицкому, и заикаться. Но опять, продолжая рыться в своих ощущениях, он наталкивался на что-то другое, перед чем все условное отодвигалось на задний план, а впереди стоял только человек...

"Во времена классиков, - иронизировал сам с собою Берендя, какой-нибудь Диоген..."

Берендя вспомнил сегодняшнюю тему Карташева и раздраженно усмехнулся.

"Только и учишь весь этот классический мир для того, чтобы не сметь и думать о той классической простоте и ясности существа вещей, какая была. С каким-нибудь пропойцей, может быть, разбойником, я, мальчишка, договариваюсь в два слова до человеческого, а в взрослом обществе этот человек доходит до пропойства, до потери человеческого".

Берендя плюнул и подумал:

"Я очень рад, что и пригласил его и деньги принял".

Берендя с удовольствием ощупал пальцами деньги и подумал!

"А недурно бы что-нибудь съесть да рюмочку водки..."

Он осторожно подошел к двери, приотворил ее и долго стоял, всматриваясь в темноту и прислушиваясь. Но все было тихо, все давно спали, и Берендя, затворив опять дверь, возвратился к себе. Он нерешительно остановился перед учебниками, отошел от них, приблизился было к скрипке, но, вспомнив, что все спят уже, он и скрипку оставил и, взяв книгу, повалился с ней на кровать.

Он читал до тех пор, пока весь керосин не сгорел в лампе, пока слабый рассвет не заглянул в окна, и только тогда, наскоро раздевшись, он лег на кровать. Но долго еще ворочался, чутко прислушиваясь к шороху, к каждому скрипу, переживая неприятное ощущение не то страха, не то какого-то нервного переутомления. Даже засыпая, он постоянно вздрагивал всем телом, и ему казалось, что он все падает с размаху, все срывается стремительно в какую-то пропасть. Наконец он заснул нервным, тревожным сном, мечась по кровати и отчаянно скрипя зубами.

Этот скрип на друга его Вервицкого всегда наводил панический ужас и был еще лишней причиной относиться пренебрежительно к Беренде, считая его каким-то недоделком.

VII

ПРОПОЙЦЫ

- Ну-с! Так как же? - обхватив за руки Берендю, как-то в классе во время рекреации остановил последнего Долба.

Берендя, притиснутый Долбой к стене, смотрел на него и вдруг решил поделиться с ним своим секретом.

- П... послушай, - начал он таинственно, - вот, че... черт возьми, у меня есть два знакомых...

- Каких знакомых?

- Пропойцы!

Берендя фыркнул.

- Какие пропойцы?

- Один техник, другой учитель... - Берендя рассказал Долбе о своей фантастической встрече и знакомстве с Петром Семеновичем и его товарищем, Васильем Ивановичем, которого вскоре привел к Беренде Петр Семенович.

- И... интересный тип... умные, - кричал Берендя.

- Ну?!

- Вот... вот... тебе крест... Черт знает что такое.

- И сошелся с ними?

- Да... да, сошелся...

Берендя, как-то пригнувшись и показывая свои гнилые зубы, всматривался нерешительно в Долбу. Долба смотрел на него некоторое время и наконец залился своим мелким смехом.

- Ах, черт! - тряс он головой, и трудно было сказать, что означал его смех: сочувствие Беренде, удивление или презрение к нему.

Смех Долбы так долго продолжался, что Корнев, сидевший в это время за какой-то книгой и усердно обгрызавший свои ногти, оторвался и лениво окрикнул его, не поворачиваясь:

- Ну, чего там?

Долба в ответ еще энергичнее рассыпался своим мелким смехом, покраснел и усиленно тряс головой. Корнев бросил книгу и, подойдя к нему и Беренде, проговорил:

- Ну?

Между смехом Долба передал о знакомстве Беренди с пропойцами.

- Ну? - переспросил Корнев, когда кончил Долба.

- Ну, и ничего, - ответил немного уже смущенный Долба.

- Чему же ты смеешься?

- Отчего мне не смеяться?

- Рыло!

- За... замечательно интересный народ, - приложил Берендя свои пальцы к груди.

- Гм! - протянул раздумчиво Корнев.

- Посмотреть бы их надо? - не то советуясь, не то советуя, предложил Долба.