Александр Амфитеатров - Паутина

Сказалъ, и самъ испугался, потому что Викторъ вдругъ поблѣднѣлъ, какъ бумага, сдѣлалъ широкій шагъ впередъ, — и въ глазахъ его загорѣлся острый огонь, сквозь враждебность котораго Симеону почудилось теперь лицо уже не Епистиміи, но смерти.

— Берегись, Симеонъ! — прозвучалъ ледяной голосъ. — За такія признанія страшно отвѣчаютъ.

Сконфуженный Симеонъ безсмысленно бормоталъ:

— Ну, что же? вынимай свой браунингъ! Стрѣляй въ брата! стрѣляй!

A самъ тоскливо думалъ:

— A мой въ потайномъ ящикѣ. Что за глупость держать оружіе такъ, чтобы не всегда подъ рукою!

Никакого браунинга Викторъ не вынулъ, но, спокойно глядя брату въ глаза, отчеканилъ еще раздѣльнѣе, чѣмъ тотъ давеча:

— Я не вѣрю тебѣ больше ни въ одномъ словѣ. Садись къ столу и пиши чекъ.

Симеонъ понялъ, что онъ проигралъ свою игру безнадежно.

— A если не напишу? — въ послѣдній разъ похрабрился онъ.

— Я убью тебя, — просто сказалъ Викторъ.

— Экспропріація? — криво усмѣхнулся Симеонъ.

— Экспропріація — съ твоей стороны… Я, напротивъ, веду себя, какъ добрый буржуа: защищаю свою собственность отъ хищника.

Симеонъ, молча, повернулся къ письменному столу, сдѣлалъ два шага, остановился, еще шагнулъ, взялся за спинку кресла своего и, съ силой потрясши его, обернулъ къ брату бурое лицо, искаженное болью униженія:

— Викторъ, я никогда не прощу тебѣ этой сцены.

— Садись и пиши чекъ, — не отвѣчая, приказалъ Викторъ.

— Викторъ, я уступаю тебѣ не потому, чтобы я тебя боялся. Достаточно мнѣ нажать вотъ эту кнопку, и сюда сбѣжится весь домъ. Достаточно нажать вотъ эту, и я буду вооруженъ: тутъ y меня parabellum, какого тебѣ и во снѣ не снилось.

— Мнѣ рѣшительно безразлично, почему ты уступаешь. Садись и пиши чекъ.

Симеонъ опустился въ кресло и, доставъ изъ бокового ящика длинную синюю чековую книжку, взялся за перо и два раза ткнулъ имъ вмѣсто чернильницы въ вазочку-перочистку, наполненную дробью…

— На чемъ бишь мы въ послѣднюю выдачу кончили?.. — разбитымъ голосомъ произнесъ онъ. 9.200?

— 11.350.

Симеонъ бросилъ перо.

— Я не помню… Ты привелъ меня въ такое разстройство…

Но Викторъ сѣлъ на уголъ письменнаго стола.

— Счетъ мой имѣется и y меня въ записной книжкѣ, и y тебя. Провѣримъ. Отдай мнѣ ровно то, что мое. Отъ тебя я копейки лишней не возьму.

Симеонъ злобнымъ усиліемъ исказилъ лицо свое въ презрительную улыбку:

— Даже, если бы я пожелалъ возложить жертву на алтарь революціи?

— Даже. И предупреждаю тебя, Симеонъ. Чтобы все было на чистоту: безъ хитростей и подлыхъ шутокъ. Если съ чекомъ выйдетъ какая-либо заминка, или если лицо, которое будетъ получать по чеку, наткнется на полицію… Да! да! не дѣлай негодующихъ движеній: ты способенъ… Такъ, если хоть какое-нибудь несчастіе стрясется въ этомъ родѣ, даю тебѣ слово Виктора Сарай-Бермятова: завтрашній день — твой послѣдній день. Понялъ?…

Симеонъ молчалъ. Стараясь овладѣть собою, онъ нарочно долго рылся въ книгѣ записей, чтобы провѣрить цифру, на которую долженъ былъ написать чекъ, хотя отлично зналъ, что Викторъ назвалъ ее точно. Переносъ вниманія на дѣловыя рубрики и цифры немножко успокоилъ его, и чекъ написалъ онъ довольно твердою рукою. Очень хотѣлось ему не подать, a бросить Виктору чекъ этотъ, но — не посмѣлъ и только, молча, передвинулъ бумагу по столу рукой… Викторъ взялъ чекъ, внимательно прочиталъ, посмотрѣлъ, нѣтъ-ли на обратной сторонѣ безоборотной надписи, перечиталъ и, прежде чѣмъ спрятать, вынулъ изъ кармана брюкъ и подалъ Симеону заранѣе приготовленную расписку въ полученіи.

— Предусмотрительно! — криво усмѣхнулся Симеонъ.

— Надо только N чека проставить, — предупредилъ Викторъ. — Позволь мнѣ перо.

Онъ сдѣлалъ нужную вставку и вѣжливымъ жестомъ лѣвой руки передалъ Симеону документъ въ то самое время, какъ правою пряталъ чекъ.

— За симъ — до свиданья.

— Не вѣрнѣе-ли: прощайте? — злобно оскалилъ серпы свои Симеонъ. — Надѣюсь, что y тебя, какъ все-таки Сарай-Бермятова, достаточно ума и такта, чтобы догадаться, что ты больше никогда не переступить порога моего дома….

Викторъ повернулся къ нему отъ дверей.

— Твоего — да, — можешь быть увѣренъ. Но, къ сожалѣнію, вмѣстѣ съ тобою живутъ братъ Матвѣй и сестры. Ихъ я буду посѣщать, когда хочу.

— A я тебя, въ такомъ случаѣ, прикажу метлою гнать! — завизжалъ, вскакивая, бурый, съ раскаленными углями, вмѣсто глазъ, — чортъ чортомъ, — махая руками, топая ногами, изступленный Симеонъ.

Викторъ пожалъ плечами.

— Попробуй.

И затворилъ за собою дверь.

Проходя мимо угловой, темной съ отворенною въ корридоръ дверью, чтобы замѣнить яркость погашенной лампы полумракомъ отраженнаго свѣта изъ корридора, — Викторъ услышалъ нервный, болѣзненно-чувственный смѣшокъ Модеста и ровно-тихій, смѣшливый, вкрадчивый говоръ Епистиміи:

— И вотъ, значить, поутру, Модестъ Викторовичъ, приходитъ молодая то къ мужнину дядѣ и говорить ему…

Двойной взрывъ хохота — басомъ Ивана, теноромъ Модеста — покрылъ окончаніе.

— A дядя, значитъ, Модестъ Викторовичъ, сидитъ на лавкѣ, повѣсилъ голову и говорить: — продать можно, отчего не продать? Только это вещь заморская, рѣдкостная, и цѣна ей немалая, 50 тысячъ рублевъ…

— Го-го-го! — басомъ загрохоталъ Иванъ.

— Тоже недурны ребята!.. — со злобою подумалъ Викторъ. — Порода! Было бы перетопить насъ всѣхъ маленькими, какъ неудачныхъ щенятъ.

И хотѣлъ пройти мимо, но Модестъ съ тахты замѣтилъ на бѣлой стѣнѣ корридора тѣнь его и окликнулъ:

— Викторъ!

— Я? — неохотно остановился Викторъ.

— Такъ ѣдешь сегодня?

— Да.

— Ну, счастливаго пути… Если хочешь пожать мнѣ руку, не полѣнись зайти… Я не могу встать, потому что — безъ ботинокъ… Епистиміия Сидоровна разсказываетъ мнѣ сказки и, извини меня, чешетъ мнѣ пятки… Для брата столь суроваго Катона рѣшительно непристойное баловство, но — что будешь дѣлать? Крѣпостническая кровь, Сарай-Бермятовскій атавизмъ… Изумительная мастерица… рекомендую испытать…

Викторъ, не отвѣчая, пошелъ корридоромъ, но голосъ Модеста опять догналъ его и заставилъ остановиться:

— Викторъ, съ чего это Симеонъ такъ бѣсновался?

— Спроси y него.

— Ужасно вопилъ. Я ужъ думалъ, что вы деретесь. Хотѣлъ идти разнимать.

— Что же не пришелъ?

— Ахъ, милый мой, въ разговорѣ между Каиномъ и Авелемъ третій всегда лишній.

Модестъ язвительно засмѣялся въ темнотѣ.

— Викторъ Викторовичъ, — возвысила голосъ Епистимія, — извините, что я хочу васъ спросить. Какъ Симеонъ Викторовичъ приказали мнѣ, чтобы, послѣ разговора съ вами, я опять къ нему въ кабинетъ возвратилась, — позвольте васъ спросить: какъ вы его оставили? въ какомъ онъ теперь будетъ духѣ?

— Подите и взгляните, — сухо отвѣчалъ Викторъ.