Федор Достоевский - Письма (1876)

Без сомнения, меня, слабого, немощного, вечно обремененного болезнями и обязанностями человека, мог бы подвигнуть патриотизм и вынудить от меня готовность на такие огромные труды и на обязанности уже высшие, чем к детям, к семейству пли к собственному делу. Но ведь этот патриотизм может явиться, согласитесь сами, лишь в том случае, если я буду убежден в том, что Ваш проект есть именно всё, что надо, и что Англия будет им (и только им) побеждена. Но ведь я, пока, не имею убеждения полного об истине Вашего проекта. Кроме того, если б я и познакомился с ним, то, по недостатку технических знаний, ни за что не мог бы решить сам: "Истина ли это или нет?". А посему, оставаясь в таком неразрешенном положении, я, конечно, не могу вполне верить, а стало быть, не могу для того дела, в которое и сам не уверовал, иметь настолько патриотизма, чтобы взять на себя такие жертвы, труды и заботы. Да еще под какою ответственностью! Чуть лишь не удастся проект, и вот от Вас наверно услышу обвинение (2): "Сгубил мою мысль, не сумел доложить!" и т. д. и т. д. Да то ли еще? А вдруг Вы заподозрите, что кто-нибудь воспользовался Вашим проектом (уже потом), и вот опять обвинение: "Тайну не хранил", и проч. и проч.

Теперь вникните серьезно. Мне, обсуждая всю эту странность, то есть странность Вашего письма и предложения, приходит на ум, что Вы были подвигнуты каким-нибудь посторонним влиянием. Нельзя же предположить, что Вы, даже не удостоивший перед Вашим отъездом из Петербурга заехать ко мне и известить меня о своих делах, вдруг назначаете меня исполнителем, докладчиком Вашим с прибавлением, что это определение самой судьбы! Не уверила ли Вас Варвара Ивановна Прибыткова в том, что я сию же минуту готов служить, бросить всё свое и лететь по Вашему делу, куда прикажут? Признаюсь, я даже уверен, что тут могло быть нечто с ее стороны. Многие женщины любят обещать, покровительствовать, ходатайствовать - и вот она Вас уверила и обо мне: "Он, дескать, у меня в кармане". Но уверяю Вас, что с этой дамой я знаком лишь самым отдаленным образом и что никогда ничего она не сообщала мне об Ваших делах. За три лишь дня до получения мною письма Вашего она вдруг явилась ко мне с странным предложением вскрыть какой-то ящик и Ваш пакет - для чего, я не понял, чтоб быть каким-то свидетелем чего-то и почему-то. Я, разумеется, понял что она что-то хочет свалить на меня и на мою ответственность, и отказался наотрез, поняв, в какой степени могу отвечать за это вскрытие. Вот все, что было. Ничего я никогда ей не обещал, ничего сам от нее не слыхал, так что всё это свалилось на меня как с неба.

Во всяком случае, уведомляю Вас, что я даже и по физической одной невозможности не мог бы служить Вам, потому что на днях выезжаю из Петербурга до осени, покамест в Старую Руссу.

А теперь

Примите уверение в моем искреннем уважении и совершенной преданности.

Ф. Достоевский.

Р. S. Ради бога, извините за помарки, не сочтите за небрежность. Не умею писать без помарок.

Д <���остоевский>.

(1) далее было: (так как вы сами этими мелочами не занимаетесь, а только изобретаете, и мы, докладчики Ваши, должны уже всё это представлять).

(2) было начато: вопль

8 мая/78.

Многоуважаемая Анна Павловна,

Благодарю за книги, но книгу Флеровского отсылаю Вам обратно. Дело в том, что, много, через неделю выезжаю из Петербурга, теперь же занят с утра до ночи и ночью всем тем, что надо закончить перед отъездом. Днем же на всю неделю у меня часы распределены тоже по разным разъездам, а потому читать здесь, в Петербурге, я уже ничего не могу и не буду, а стало быть выходит, что надо Вам возвратить Флеровского, так как Вы этой книгой дорожите. Тэна же возьму с собою до сентября (если же и эта книга Вам нужна, то дайте знать и я Вам возвращу ее до отъезда). Впрочем, я наверно и сам к Вам заеду проститься. Итак, благодарю за книги.

Что же до технолога, то тут какое-то мошенничество. Этот господин зашел ко мне на днях (первый раз в жизни). Фамилья его Хаецкий (так он назвался). То же говорил мне, что и Вам (о купцах), тоже уверял, что не ел сутки, тоже указывал на свое платье. Просил на хлеб. Я дал ему три рубля и теперь почти жалею, ясно вижу, что это промышленник. Это потому, что никогда я его не посылал к Вам, ни одного слова не сказал про Вас, даже имени не упомянул (и в мыслях не было посылать его к Вам!). И вдруг он Вам мелет такую неправду. Ясное дело, что он от кого-нибудь и где-нибудь узнал о том, что я с Вами знаком, и воспользовался моим именем для рекомендации, чтоб выманить и у Вас. (Моим именем и прежде некоторые пользовались, являясь к другим, будто я их послал, и тем очень меня компрометировали, по редакциям например). Итак, это явно мошенник. Прошу Вас не принимать его. Я же еще раз уверяю и даю слово, что не посылал его к Вам и не упоминал о Вас совсем в разговоре с ним ни прямо ни намеком.

Что он технолог - это может быть, но что он мошенник - это несомненно. Да не шпион ли он?

А засим до свидания. Благодарю и жму Вашу руку.

Ваш Достоевский.

Итак, если Тэн очень нужен, черкните мне, я к Вам завезу.

Вторник 16 мая/78

Дорогой и любезный брат Николай Михайлович, сегодня скончался у нас Алеша, от внезапного припадка падучей болезни, которой прежде и не бывало у него. Вчера еще веселился, бегал, пел, а сегодня на столе. Начался припадок в 1/2 10-го утра, а в 1/2 третьего Лешечка помер. Хороним в четверг 18-го на Большом Охтенском кладбище. До свидания, Коля, пожалей о Леше, ты его часто ласкал (помнишь представлял пьяного: Ванька дуляк?) Грустно, как никогда.

Все плачем.

Твой брат Ф. Достоевский.

Р. S. Не знаешь ли, где живет Федор Михайлович? Надо бы его известить.

На конверте: Здесь. Его высокоблагородию Николаю Михайловичу Достоевскому На Петербургской стороне, по Большому проспекту, в доме г-жи Шевяковой, дом № 69

Вторник, 16 мая/78.

Милый Павел Александрович,

Сегодня скончался у нас Алеша, от внезапного, никогда не бывавшего до сих пор припадка падучей болезни. Еще утром сегодня был весел, спал хорошо. В 1/2 10-го ударил припадок, а в 1/2 третьего Леша был уже мертв. Хоронить будем на Большеохтенском кладбище в четверг, 18-го мая. Пожалей моего Лешу, Паша. Дай бог здоровья твоим деткам. Кланяйся супруге.

Твой всегдашний Ф. Достоевский.

Москва. Вторник. 20 июня, вечером.

Здравствуй, милая Аня. Как твое здоровье - это главное. Здоровы ли Федя и Лиля? Смотри за ними, ради Христа. - А теперь опишу тебе лишь самое главное, без больших подробностей, которые доскажутся при свидании. Дорогой я устал ужасно, так что и теперь еще невмочь, да сверх того схватил такой кашель в вагоне (всё сквозной ветер), какого почти и не запомню. Приехали в Москву в 12-м часу вечера. Нанял в "Victori'ю" на Страстном бульв<���аре>. Везет меня извозчик, я и спрашиваю его: Хорошая это гостиница? - Нет, сударь, нехорошая. - Резкий и твердый ответ удивил меня. - Чем же нехорошая? - Да там ни один порядочный гость не остановится никогда. - Как так? - А так что только для виду. Там никто никогда не остановится, разве самый незнающий. Эти номера, как в банях. Как ночь, так с Страстного бульвара кавалеры девок водят, на час времени и занимают. Все знают, и скандалы бывают.