Федор Достоевский - Письма (1876)

Ее высокородию Анне Григорьевне Достоевской (в собственном доме).

Berlin. 22 июля/3 августа/79

Hotel St.-Petersbourg Unter den Linden, комната № 15.

Милый друг мой, дорогая моя женочка Аня, сейчас приехал в Берлин, утром в 7 часов (воскресение), и во-1-х, об себе: приехал совершенным молодцом, хоть еще столько же проехать. Даже спать совсем отучился. Правда, в вагоне случалось дремать и даже спать скрючившись, но что это за спанье! А потому подивись, какой богатырь твой муженек, я и не надеялся, тем более, что в Петербурге, в "Знаменской" гостинице, до того были расстроены нервы, что совсем не выспался, много что проспал ночью часов 5. - Может быть, и теперь мое молодечество есть только напряжение нервов. Ну вот об моем здоровье. Историческая часть дороги небогата: одно хорошо, что погода была прекрасная. Да и в Петербурге оба дня, как я пробыл, были восхитительные. Значит, я увез от вас хорошую погоду, потому что до меня в Петербурге был ливень, и куда ни являюсь, везде хорошая погода. Что же до Старой Руссы, то там мое благодетельное влияние было пересилено злым влиянием Анны Ивановны, а потому погода была постоянно дурная. Но о сем довольно. Еще по дороге в Петербург встретился мне в вагоне доктор Тицнер и был очень искателен, да подходил рекомендоваться и знакомиться Львов, которого ты видела на станции, был чрезвычайно любезен и дал мне знать, что имеет придворное звание (камер-юнкер, вероятно) и командовал санитарным одним отрядом в войну по поручению Александры Петровны. Великолепный букет Кат<���ерины> Прокофьевны до того пустился пахнуть ночью, что у меня голова даже разболелась: подъезжая к Чудовой, я его бросил из вагона в лес (не везти же было далее), и тем кончилось его существование. Она только не дала мне с вами проститься. Ты не поверишь, как мне грустно было, особенно по вечерам, вспоминать всю дорогу об детках и о тебе! И чем дальше, тем больше будет это. Надо копить, Аня, надо оставить детям, мучает меня эта мысль всегда наиболее, когда я приближусь лично к коловращению людей и увижу их в их эгоизме, например в дороге. - Выехал из Петербурга удобно, в вагоне было просторно, и кое-как даже спал, но со 2-й половины дороги поминутно подсаживались поляки и немцы, и было не до спанья.

- Когда пересели на немецкую дорогу, рекомендовался мне один жидок, доктор, из Петербурга, лет 50 (друг Тицнера, служит в Максимил<���иановской> лечебнице, едет в Висбаден от ревматизма) - очень меня развлекал дорогою и служил мне переводчиком с немцами. Но особенно заботился об нас один колоссального росту пожилой немец, укладывал меня спать и оберегал от мошенничества кельнеров на станциях. А мошенники невообразимые и на станциях, и в Берлине: стоит 15 пфенигов, а он запросит 40, дашь полмарки за кофей (25 пфенигов), а он сдачи 25 пфенигов не принесет вовсе, и это случилось 3 раза. Кормили в Германии на станциях нестерпимо гадко, цены же возросли против нашего времени 8 лет назад втрое. В Берлине привезли меня сначала в Кайзергоф отель, 4-й этаж, тускло, лестницы темные, как ночью, и за каморку, в которой повернуться нельзя, спросили 7 марок. Я поехал (заплатив лишнее извозчику) в Hotel Petersbourg и здесь за 7 марок (ведь это 3 руб. по-нашему!) имею чуть-чуть сносную комнатку, в которой можно повернуться. (NВ. Денег разменял в Эйдткунене 200 руб., дали мне за них 425 марок, это еще хорошо, а в Петербурге меняла давал лишь 200 марок за 100 руб., да я не взял.) На немецкой дороге всё время была такая пыль, что мы все были как в саже, и я перепортил (буквально) платье. Здесь, в отеле, едва отмылся и сел писать тебе. Ну вот и вся моя дорога. Теперь не знаю еще, когда поеду в Эмс: сегодня вечером - значит, не выспаться. Кроме того, хотелось бы заказать пальто портному, но сегодня воскресение, и все портные заперты. Придется остаться до завтрашнего вечера до 10 часов, а послезавтра в 9 часов утра я в Эмсе. Пуцыковича еще не видал, боюсь его ужасно: во-1-х, прилипнет и не отстанет, будет сидеть передо мной с своим длинным (благородным) носом и смотреть вкось, а во-2-х, займет денег, а я ожидовел: страшно не хотелось бы давать. Однако пойду к нему. Скука в Берлине, а с Пуцыковичем и еще пуще.

Теперь напишу из Эмса, как приеду. Но ты-то когда мне напишешь? Уезжая и не условились! Неужто не догадаешься написать раньше получения моего письма? Ради Христа, описывай о себе всякую мелочь (и о здоровье твоем главное) и об детках - об них всё. Ну как они спят без меня по ночам? Вспоминают ли обо мне? А ты-то? Ты мне снилась дорогою, только в грустном виде, за что-то на меня сердилась, меня упрекала: ты не поверишь, как мне было тяжело это увидеть. Обнимаю и целую тебя бессчетно, всю. Деток целую особенно, скажи им, что я их люблю, молю о них бога и прошу их тебя слушаться и тебя беречь. В дороге я видел под ручку мальчика и девочку (из пассажиров), точно Лиля с Федей, сзади особенно, даже одеты были похоже! Ради бога, пиши. Обнимаю тебя и целую еще раз (да и всегда уж ты теперь пошла у меня из мыслей не выходить). Как приеду в Эмс, сейчас начну писать "Карамазовых", боюсь опоздаю выслать.

До свидания же, пиши, ради бога, пиши, а я твой вечно

твой муж Ф. Достоевский.

Поклон всем. Анне Васильевне и мужу ее особенно. Рохельше про букет не говори.

Ради бога, береги свое здоровье, но если чуть-чуть заболеешь трудно мигом телеграмму в Эмс (я дам адресс). Бог с тебя спросит, если так не сделаешь. Но лучше всего будь здорова, а потому береги здоровье изо всех сил. Еще раз целую тебя.

На конверте:

Russie (Staraya Russa) В Старую Руссу (Новгородской губернии)

Ее высокородию Анне Григорьевне Достоевской (По Перерытице, собственный дом).

Эмс. 24 июля - 5 августа/79.

Милый дружочек Анечка, сегодня утром в 11 часов, после совершенного неспанья во всю ночь, прибыл в Эмс и чувствую себя хорошо. Остановился пока: "Hotel de France", № квартиры 21, у железной дороги. Сейчас пошел в ванну, затем, вымывшись, пришел на почту и прочел твое милое первое письмецо, за которое тебя горячо целую и Лилю, да и Федечку, - всех трех ангелов.

Теперь, голубчик, о делах. Пошел в "Stadt Alger" - хозяйка очень обрадовалась, показала мне комнату и страшно жалела, что уже ее отдала по почте. Но если сегодня, в 7 часов, наемщик не явится в Эмс, то я, после 7 часов, занимаю сегодня же квартиру. Но так как всё еще это неверно, то зашел в "Luzern" (рядом). Там очень, очень меня помнит хозяин (жена его умерла, оставив ему милых малолетних деток с Лилю и Федю возрастом). В "Luzern'e" квартира есть, та самая, которую я занимал, но занята теперь, хотя будет свободна через день, через два или через 3. А пока есть у него одна небольшая комната, где я бы мог эти 3 дня переждать. Итак, квартира мне ассюрирована или в "Luzern'e" или в "Alger'e" сегодня же (ибо сегодня же перееду). Теперь главное в том, что скажет Орт; принимает он от 4-х до 6-ти, и я в ожидании четырех сел писать тебе это письмо, которое сейчас же и опущу в ящик, идя к Орту, с тем, что завтра же напишу тебе еще письмо, в котором объявлю решение Орта и в какой именно дом; я переехал.