Юрий Тынянов - Пушкин и его современники

Ломоносов и литературное течение одописцев XVIII в., отправляющееся от него, основывали свое отношение к поэтическому слову, как к слову ораторскому, витийственному. * Лирический герой" - рупор оды - оратор, вития с ораторскими жестами.

* См. Ю. Тынянов. Ода как ораторский жанр. В кн.: Ю. Тынянов. Архаисты и новаторы, стр. 48-86. - Прим. ред.

Эволюция поэзии сказывается сменою отношения к поэтической речи и сменою "лирического героя" - рупора. Смену высокой оды одой сатирической, комбинированной производит Державин. Ода при новом герое-рупоре заполняется описательным и сатирическим материалом, раздвигающим границы жанра и преобразующим ее до неузнаваемости. Этой революции в области жанра предшествовала работа Державина в легких родах: мадригалах, посланиях и т. д. "Лирический герой" был взят из смежного ряда прозы (связь "Фелицы" со "Сказкою о царевиче Хлоре" Екатерины). "Мурза" сменяет износившегося "витию". Державин доказывает, что можно "важно петь и играть на гудке".

Литературная эволюция связана со сменою установки и сменою "поэта", "лирического героя"-"монологиста", от имени которого ведется лирическая речь и который затем переходит в поэзию как тематический материал, как "литературная личность". [5] Подобно этому Карамзин изменил литературную установку; он сменил "кафедру профессора" на "посох путешественника" и выставил требование "личности": введение "близких предметов" и "близких идей". "Обычное, то есть истинное" - этот лозунг Карамзина привел к преобразованию жанров. Но неминуемо, когда "герой-монологист" становится тематическим материалом, он приобретает условные черты, а условность эта используется стилизаторами и приводит, рано или поздно, к гибели "героя", к смене его другим. Окраска "литературной личности" в тона библейские, восточные, античные, национальные и т. д., конечно, не случайна, это маскировка, которая, подобно сценическому гриму, мотивирует характер монолога.

Ко времени лицейского Пушкина "естественная поза" карамзинистов уже была близка к тому, чтобы обнаружилась условность ее. "Сентиментализм" уже был отчасти тем, чем остался для позднейших поколений. Младшее поколение лириков - Жуковский и Батюшков, расходясь по генетической основе своего искусства между собою и вовсе не совпадая с Карамзиным и его товарищами по жанрам, обновили течение. "Мудрец" и "мечтатель" получили новые черты. К 1814 г. определилось и сконструировалось течение старших архаистов, "Беседа любителей российской словесности", борьба с которою дала новый материал для тем и для теории. Возникает "Арзамас" [6] - шуточное и даже шутовское объединение, имеющее характер пародии на академию, с того времени уже сделавшуюся нарицательным именем литературной косности, и на воинствующий отряд старого поколения, проповедующего ломоносовские и державинские принципы, - "Беседу". Возникает пародическая и памфлетная литература с обеих сторон, карамзинисты выходят внешне победителями, но с 1818 г. дело принимает другой оборот: течение оказывается исчерпанным в его теоретических основах. Самый "Арзамас" был обществом, уже далеким от салона карамзинистов и разнородным по составу и направлениям. Пародические имена членов "Арзамаса" (все члены назывались по героям и словам баллад Жуковского) - та же знакомая маскировка, она была сделана с полемическими целями, но совершилась уже при полном осознании литературности лирических героев центрального руководящего поэта. * Литературная борьба и разнородные элементы поэтов, так или иначе связанных с карамзинизмом, дают материал для Пушкина-стилизатора - "лицейского Пушкина".

* "Нерасположение Любителей российского слова к новым явлениям в нашей литературе подало мысль арзамасцам назвать своих участников именами и словами, встречающимися в балладах Жуковского, которые особенно не нравились тогда защитникам серьезной поэзии и старых форм стихотворства". Анненков. Материалы, стр. 49.

Его лицейские письма представляют собой настоящие "послания" карамзиниста (так и называет их Пушкин в письме к В. Л. Пушкину от 1816 г.). Они написаны прозой и стихами (не цитатными, а собственными), что является каноническим для эпохи Карамзина (ср. его письма к Дмитриеву), заново пересмотревшей вопрос об отношении стиховой и прозаической речи и ориентировавшей стих на прозаические темы; они по-карамзински маскируют и перифразируют адресата: "Нестор Арзамаса" (В. Л. Пушкин), [7] "князь - гроза всех князей-стихотворцев на Ш". (П. А. Вяземский). [8] Подобным же образом маскируется, стилизуется, перифразируется и сам автор и его быт: "царскосельский пустынник, которого... дергает бешеный демон бумагомарания", [9] "девятимесячная беременность пера ленивейшего из поэтов-племянников". [10]

По поводу лицейской лирики Пушкина обычно говорят о ее эротической тематике, в особенности о влиянии на нее легкой французской поэзии, "poйsie fugitive". Но вспомним, что к 1816 г. относится знаменитая речь Батюшкова "О влиянии легкой поэзии на язык", в которой теоретически обосновано значение "легкого рода" (жанра) и, в частности, эротического рода. Вспомним, что русская лирика от конца XVIII в. до середины первого десятилетия XIX в. имела уже зрелые и устойчивые жанры "легких родов": послания (трехстопные и четырехстопные, являющиеся разными жанрами), застольные песни, элегии (вольно-ямбические, четырехстопные и шестистопные), "романсы", "сказки" (contes), эпиграммы и пр. Таким образом, вопрос о французских влияниях в "лицейской лирике" Пушкина есть прежде всего вопрос не о материале, не о литературном стимуле, а вопрос о влиянии "poйsie fugitive", общий вопрос того времени, но не частный вопрос изучения Пушкина. Пушкин двигался по пути, уже известному в русской поэзии. Как поэт-стилизатор, лицейский Пушкин эклектически развивает все упомянутые жанры, употребляя "условно-античную" и "оссиановскую" окраску Батюшкова, "рыцарскую" и "идиллическую" окраску Жуковского по соответствующим жанрам и вне жанров.

К 1826-1828 гг. относится внимательная стилистическая критика Пушкина по отношению к Батюшкову. [11] "Главный порок в сем прелестном послании (в "Моих Пенатах". - Ю. Т.), пишет он, есть слишком явное смешение древних обычаев мифологии с обычаями жителя подмосковной деревни. Музы - существа идеальные. Христианское воображение наше к ним привыкло; но норы и келий, где лары расставлены, слишком переносят нас в греческую хижину, где с неудовольствием находим стол с изорванным сукном и перед камином Суворовского солдата с двуструнной балалайкой. Это все друг другу слишком уже противоречит".

К стихам Батюшкова:

- Пушкин делает примечание: "Стихи прекрасные, но опять то же противуречие". Такова же заметка его: "Сильвены, нимфы и наяды - меж сыром выписным и гамбургским журналом!" * Он отмечает у Батюшкова "неуместные библеизмы", а по поводу эпитета "скальд - царь певцов" пишет: "Скальд и бард одно и то же, по крайней мере - для нашего воображения".