Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой

- Говорить хорошо, - усмехнулся Скачков, поискал глазами на столе банку с молоком. Напился, вытер полотенцем сметану с губ.

- Сам же говорил...

- Говорил. Правильно говорил. Ты сейчас тоже очень правильно говоришь. Разумно. Но... И в то же время все мое нутро против того, чтобы оставаться здесь. Протестует. Само, без моего согласия. Понимаешь? Чувствую, перестану себя уважать, если останусь здесь.

- Ясно, - вздохнула Алла Петровна. - Ты любишь поговорить о призвании, о честности, о принципиальности, когда все это не касается тебя. А как только жизнь наступила тебе на мозоль, ты все эти красивые слова выбросил на мусорную свалку, как выбрасывают шелуху. А знаешь почему? Потому что по своей сущности ты карьерист. И из Минска сбежал сюда не потому, что тебе захотелось практической работы, что дочке захотелось передать квартиру, что тебя потянуло к родным местам. К матери. Чепуха все! Просто тебя долго не повышали, вот и захотелось показать себя.

- Ерунду говоришь, - он встал, швырнул полотенце на тумбочку. Было заметно, что очень злится. Уши его на фоне окна, просвечиваясь, краснели, как тормозные лампочки у мотоцикла.

- Я всегда говорю ерунду. И знаешь почему? Ты никогда не понимал и не хотел понять меня.

- Понимаю, - вдруг вздохнул он. - Но, поверь, обстоятельства... Объяснишь там, что меня переводят. Думаешь, люди не поймут? Поймут и простят.

- Люди простят, только я себе не прощу.

- Тебе, значит, наплевать на меня? - спросил он тихо. - Не хочешь подумать обо мне?

- А ты обо мне? - не сдержалась, крикнула: - Ты обо мне хочешь подумать?

- Я о тебе как раз и думаю. Помнишь, ты когда-то боялась, что нас снова разъединит работа. Она и разъединила нас. Кстати, твоя работа. Мы уже не думаем друг о друге... Заберемся в какую-нибудь глухомань, и у нас снова все будет так, как было и здесь в самом начале, когда мы сюда приехали.

- Меня этим не купишь...

- Я?.. Покупаю? - возмутился Скачков.

- Чего же ты раньше об этом не думал? А когда припекло... - И неожиданно сказала совсем спокойно: - Я никуда не поеду. Если в твоей душе осталось что ко мне, поймешь, а нет, так... Хоть на все четыре! Не держу.

- Вот ты как! - Скачков выбежал из кухни, хлопнул дверьми в передней.

Алла Петровна подскочила к окну, увидела, как он на ходу засовывает рубашку в брюки, а полы пиджака ему мешают. "Ну и ошпаренный, - подумала с болью и горечью. - Дал бы волю злости, накричал бы, а то побежал... Как же, интеллигентный, воспитанный человек. На жену кричать он не может... Теперь будет бегать, пока все в нем не перекипит, не остынет..."

19

Скачков быстро шел по улице. Его, как ветер, гнала мысль, что болезненной занозой сидела в голове: он никому не нужен. Не нужен в управлении, не нужен дома. Все прекрасно обходятся без него, и, исчезни он вдруг совсем, никто не спохватится.

Он сейчас и сам себе не нужен. Но от самого себя никуда не убежишь. Не скроешься.

В груди печет. Язык высох, не повернуть, будто во всем теле не осталось капли влаги. Эх, сейчас бы кружку пива! Холодненького! Вспомнил, что возле универмага всегда стояла желтая бочка на резиновых колесах. Прямиком, закоулками, вышел на центральную улицу, как раз напротив универмага. Возле бочки не было продавца. Наверное, пиво кончилось. Сел в автобус, проехал одну остановку, у городского парка вышел. На дверях павильона, сооруженного недалеко от танцплощадки, висел большой черный замок с беленькой бумажкой в щелке для ключа. На дверях мелом кто-то написал: "Пошла на базу".

- Три дня на той базе, - послышался под ухом ворчливый голос.

Скачков оглянулся. Рядом стоял небритый беззубый мужчина в болоньевой куртке, надетой на голое тело. На волосатой груди синел кривоклювый орел.

- С той базы скоро не возвращаются, - продолжал ворчать беззубый. Сдохнуть можно, пока дождешься. Давай, друг, рублик, мы здесь на травке коленвальчик раскрутим.

- Я пью только лимонад, - зло бросил Скачков и почти побежал вдоль аллеи.

- Ненормальный какой-то, - услыхал вслед.

На берегу Днепра, опираясь на тонкие высокие столбы, нависал над водой небольшой ресторанчик "Волна". Буквы, извещавшие о том, что это именно ресторан, а не что-нибудь другое, были излишне крупные, и из-за этого само строение, особенно издали, казалось игрушечным.

По шаткой кладке с деревянными поручнями, отшлифованными ладонями до блеска, Скачков прошел в зал, в котором не было ни одного человека, уселся за угловым столиком у самого окна, завешенного легкой занавеской. Отодвинул занавеску в сторону, чтобы была видна река, от которой тянуло убаюкивающей прохладой. Вода была серая, хоть над ней и висело небо. Река не освободилась еще от грязи, смытой с прибрежных лугов. За рекой, над рыжим лугом с купками красно-фиолетового чернотала, поднимались мелкие лохматые облачка.

На этом берегу, там, где кончался обрыв и начинался городской пляж, сейчас наполовину залитый водой, бледноногие девчонки играли в мяч. Игра у них никак не ладилась: большой синий мяч все время относило ветром в сторону.

Ближе к ресторану начали строить набережную. Под высоким обрывом заасфальтировали широкую дорожку, берег одели в гранит и на том граните поставили бетонную решетку. В большом городе такая набережная выглядела бы естественной, может быть, даже и скромной, а здесь, на фоне высокого берега с деревянными старыми домиками, она была как осколок какого-то другого города, который попал сюда случайно, по недоразумению. "Как и я - осколок другой жизни, - не вписался в местный пейзаж", - подумал про себя Скачков.

- Здесь есть кто-нибудь? - спросил, нетерпеливо.

Из-за тяжелой зеленой ширмы, которая закрывала заднюю стену зала, выплыла вялая женщина в голубом платьице и голубом кокошнике на русой голове. Она посмотрела на Скачкова туманными глазами и улыбнулась малиновыми губками:

- Я вас слушаю... - Потом достала из кармашка небольшой блокнотик, взяла маленькую беленькую ручку, висевшую на длинной золотой цепочке, приготовилась записывать.

- Бутылочку пива. А если из холодильнике, то и две.

- Пива нет. Не завезли, - медовым голоском пропела официантка.

- Тогда минералки.

- Тоже не завезли.

- Стакан холодной воды, - заволновался Скачков.

- Мы, дорогой товарищ, берем заказы только на то, что в меню.

- А что у вас в меню?

- Все. Смотрите, - официантка положила перед ним узкий длинненький буклетик с голубыми волнами и голубыми чайками на первой странице, улыбнулась полнокровными губками, медленно поплыла за зеленую ширму.

"Научились вежливостью прикрывать хамство", - проворчал Скачков и не стал даже смотреть меню, вышел.

Скачков где-то читал, что самое лучшее средство от скверного настроения - быстрая ходьба. Усиливается обмен веществ, лучше, бодрее работает сердце, светлеет в голове. Он шел по тротуару, еще не зная, куда спешит. На автобусной остановке стоял автомат с газировкой. Сунул в щель копейку, в стакан хлынула пенистая вода. Она была невкусная. Теплая, кисловатая и, казалось, пахла бензином. Он и не допил стакан, вылил и бросился к автобусу, который как раз остановился.