Валентин Катаев - Рассказы и сказки

Солнце уже успело подняться, и море под ним горело розовым серебром. Сараи, сады, дачи были теплого телесного цвета, а на земле лежали длинные влажные холодные тени.

Я дрожал и не знал, отчего я дрожу: от холода или от чего другого.

1918

К пяти часам мама ждет гостей, а теперь еще только четыре, - значит, можно, если поторопиться, сходить к морю и выкупаться.

Иринка - существо маленькое, капризное, требующее к себе особенного внимания, а главное, еще не научившееся быстро ходить. Мама отлично знает, что если увяжется Иринка, то к пяти часам она не поспеет. А в пять - гости. Она говорит мне:

- Милый, вы у нас на даче свой человек, посидите с Иринкой часок, пока я выкупаюсь. Нянька занята на кухне. А я постараюсь вернуться поскорее.

Иринка сидит недалеко от террасы на корточках и усиленно зарывает Сережин карандаш в гравий. При этом она хитро, про себя улыбается наверное, представляет Сережино удивление и огорчение, когда он хватится, где карандаш, а карандаша-то нету! С виду она так занята своей работой, что ничего вокруг не видит и не слышит, однако, после слов мамы, она срывается с места, забывая выбросить набитый в кулачки гравий. Лицо у нее кривится, рот становится четырехугольным, и в нем дрожит язычок. Крупные слезы бегут мутными ручейками по сторонам носика и собираются громадными каплями на подбородке.

- Мама! И я с тобой, и я с тобой! - кричит она, взбираясь по ступенькам на террасу, делая пухлыми, шоколадными от загара ножками неловкие движения и помогая себе в трудных местах руками, из которых во все стороны брызжет гравий. - Мама! И я! И я!

Она обхватывает материнские колени, прижимается лицом к юбке, которая так упоительно пахнет пенками от варенья, и быстро, упрямо топает ногами. Топает долго. При этом пухлая шея у нее надувается, и ниточка кораллов въедается в складку смуглой кожи под затылком.

- Вот несчастье, - говорит, вздыхая, мама. - Ну хорошо, и ты пойдешь. Беги за шляпой.

Иринка отнимает заплаканное лицо от юбки и, не отпуская руками материнских колен, смотрит, закинув голову вверх, туда, где очень высоко улыбается хорошо знакомое лицо.

- А ты меня не обманешь? А ты меня не оставишь? - быстро, со страхом спрашивает Иринка.

- Что ты, детка! Не беспокойся. Мама никогда не обманет свою доцю!

Иринка быстро бежит в комнаты, но оглядывается: не ушла ли мать. Кто их знает, этих больших, могущественных людей, которыми населен мир, - любят приврать.

- Вот несчастье! Может быть, вы ее как-нибудь уговорите? Прямо не знаю, что делать. С ней я никак не успею к пяти.

- Попробуем.

- Ну, ну.

Через минуту прибегает Иринка в беленькой пикейной шляпке, похожей на формочку для желе.

- А я думала, ты уже ушла, - говорит она взволнованно. - Ну, идем!

- Ирочка, может быть, ты с дядей посидишь? А? - умоляюще просит мама и нежно гладит ее по пухлой, тоже шоколадной от загара, руке.

Вместо ответа Иринка хватает ее за юбку и начинает топать ножками. Топает долго. Я чувствую, что наступает время действовать.

- Жаль, жаль, Иринка, что ты уходишь с мамой. А я тут как раз собираюсь рисовать. Вот, думаю, между прочим, нарисовать коровку и лошадку. А? Как ты смотришь на это дело?

- Хочу идти с мамой, - говорит она сердито.

- Иди, иди. Разве я хочу, чтобы ты согласилась? Совсем не хочу! Иди себе, иди! А я тут как раз слоника буду рисовать.

Она долго размышляет.

- А мне можно с тобой порисовать? - ласково и кокетливо спрашивает она, сияя голубыми поплакавшими глазами.

Я чувствую, что хитрости мои удаются.

- Ты, Иринка, маленькая. Тебе еще нельзя рисовать! Иди лучше с мамой купаться.

- Не хочу с мамой. Хочу с тобой рисовать, - говорит она повышенным тоном, и рот у нее становится четырехугольным.

- Ну, что ж, если тебе очень хочется рисовать, пожалуй, останься. Хотя лучше шла бы себе с мамой.

Иринка молча снимает со стриженой, мохнатой, будто плюшевой головы пикейную шляпку и вползает ко мне на колени. Поступок - вполне женский.

Иринкина мама награждает меня очаровательной улыбкой и уходит купаться. Вскоре мы с Иринкой уже рассматриваем большую книгу с картинками. Я медленно переворачиваю толстые страницы и спрашиваю:

- А это кто?

- Коровка, - отвечает Иринка, щуря глаза и улыбаясь от нежности к пестрой коровке в издании Кнебеля.

- А это?

- Не знаю.

- Как ты не знаешь? Вот еще! А кто мышей ловит?

- Киця? - полувопросительно говорит Иринка.

- Правильно, киця. Или, как принято говорить научно, кошка. А это?

- Онель.

- Как?

- Онель.

- Эх, Иринка, Иринка! Кто же из уважающих себя девиц говорит вместо олень - онель. Ну, повтори, о-л-е-н-ь.

- О... о... олень, - произносит она с трудом и сияет голубыми щелочками глаз.

Потом она вздыхает.

- А теперь нарисуй... садовника.

- Ладно. Садовника так садовника.

Я беру большой лист бумаги, ставлю X, прибавляю снизу ноги, сверху руки, круглую голову. На каждой руке добросовестно изображаю по пяти пальцев, отчего вся рука становится похожей на добрые грабли.

- Вот, получай садовника.

Она иронически щурится.

- А где же у него эти... ухи?

- Уши, а не ухи. Повтори.

- Ну, уши, а не ухи. А где?

- Сейчас.

Я пририсовываю уши.

- А где у него нос?

Я пририсовываю нос.

- А где у нею на носу... эти?

- Какие эти?

- Ну эти... мездри...

- Может быть, ноздри?

- Да, да. Ноздри!

Я рисую ноздри.

- А где леечка, чтобы цветочки поливать?

- Сейчас будет.

Я приделываю к одной грабле лейку.

- А где вода льется? - спрашивает Иринка, делая невероятно большие глаза.

Я рисую воду. Потом приходится рисовать еще и кран, из которого льется вода, и цветочки, и девочку, и куклу, и у куклы такую же точно ниточку кораллов, как у самой Иринки.

Жара. Солнце еще высоко. Сквозь густые листья деревьев лениво тянутся знойные нити, и на гравии под деревьями легко скользят и путаются яркие лиловые пятачки. Клонит ко сну.

- А меня дед не заберет? - вдруг испуганно спрашивает Иринка и прижимается ко мне.

- Какой такой дед?

- А который детей забирает.

- Кто это тебе сказал?

- Нянька.

- Ну, конечно, если ты веришь няньке, то нам с тобой не о чем и толковать. Нянька врет.

- И деда нет?

- Нет.

- И за кустом нет?

- Нет.

- Неправда, есть. Вон за тем кустиком стоит.

- Ладно. Пойдем посмотрим.

- Ой, я боюсь! А он заберет!

- Не бойся, я тебя в обиду не дам.

Я сажаю ее на плечо, крепко обнимаю, чтобы не упала, правой рукой за спину, а левой придерживаю кусты. Там никакого деда нет. Только пестрые, уже порядком подросшие цыплята неуклюже, как маленькие страусы, гоняются на длинных голенастых ногах за воробьями.

- Видишь! Нянька-то надула. Деда нет.

- Надула, - подтверждает Иринка.

Мы возвращаемся на террасу и опять садимся к столу. Я кладу голову на лист бумаги с нарисованными садовником, цветочками и девочкой. Иринка что-то долго бормочет про себя вполголоса, затем начинает мурлыкать песенку. Потом смолкает и через минуту начинает трясти меня обеими руками за голову: