Николай Некрасов - Три страны света

Горбун кинулся из комнаты и, страшно застучав в дверь, которая вела в спальню Молодых, закричал:

– Вставайте, вставайте, ваш батюшка умирает.

В голосе его слышалась радостная насмешка.

Целую ночь весь дом был в тревоге; Бранчевский умирал. Печально провели молодые медовый месяц. Старик был так слаб, что смерти его ждали каждую минуту. Он сидел с горбуном и все о чем-то говорил с ним. Умирая, он взял с него клятву, что тайна о его невестке останется между ними.

Сара скучала, видя, что власть ее так же ограниченна, как и прежде. Вражда между ею и старухой Бранчевской завязалась открытая. Они иначе не могли говорить друг с другом, как колкостями. Сара непременно хотела распоряжаться самостоятельно. Она устроила себе совершенно особую жизнь: ночь проводила в удовольствиях, а день спала.

Молодой Бранчевский, испуганный порывами гнева своей жены, частыми семейными ссорами, стал искать рассеяния вне дома, и горбун содействовал ему в этом. У Бранчевского явилась страсть к игре и скоро достигла страшных размеров: двои и трои сутки мог он, не вставая, просиживать за картами.

Сара не огорчалась холодностью мужа; ей нужна была свобода, она ее имела и упивалась ею.

Гости не выезжали из их дома; то были большей частию мужчины. Сара не очень любила дамское общество.

– Я тогда только полюблю дамское общество, – говорила она, – когда оно отречется от китайских форм.

Однакож она смутно чувствовала, что ей чего-то недостает; кокетничала со всеми и в то же время осыпала своих воздыхателей самыми злыми насмешками. Все казались ей трусами, неповоротливыми, безжизненными; тот слишком нежен, тот холоден. Ни один из окружавших ее молодых людей не нравился ей.

– Я хочу любить мужчину, а не девушку с пансионскими манерами в мужском платье, – говорила она.

Тоска Сары высказывалась дико и часто страшно; в недобрые минуты она разрушала все, что ей нравилось, что было дорого. Раз она приказала вывести свою любимую лошадь, молодую и очень горячую. Навязав ей колокольчиков и бубенчиков на гриву и хвост, с криками пустили ее в поле. Лошадь делала страшные прыжки, бесилась, ржала и, наконец, с пеной у рта помчалась к лесу. Сара судорожно смеялась, ноздри ее расширялись, глаза делались огромными и страшно блестели. Но когда лошадь исчезла в лесу, она испугалась и велела всей дворне искать ее. Лошадь нашли во рву с переломленной ногой. Сара злилась, зачем не умели сберечь ее, и горько плакала.

Часто, рассердившись на горничную, она выгоняла ее. Тогда горбун, одевшись, по старой памяти, в женское платье, входил к Саре, приседал и рекомендовал себя как отличную горничную. Гнев Сары в минуту проходил, она смеялась и позволяла горбуну чесать себе голову, одевать свои маленькие бесподобные ножки. Горбун обходился с волосами Сары, как самый искусный парикмахер.

Сара, даже рассерженная, когда никто не смел подойти к ней, выносила присутствие горбуна; часто даже призывала его. Если муж долго не приезжал, горбун обязан был сидеть у кровати Сары и убаюкивать ее сказками.

На Сару находили дни, когда она просто превращалась в ребенка: робко оглядывалась кругом, всего трусила, ни на шаг не отпускала от себя горбуна; а ночью приказывала ярко освещать свою спальню, и вся дворня пировала перед ее окнами, плясала и пела. К этим странностям все в доме привыкли. Сара была добра, в домашние мелочи не входила, и прислуга была очень довольна, что взбалмошная госпожа не требует особенного порядка.

Однажды Саре вздумалось осмотреть старый сад. Горбун был ее чичероне. Он знал каждый уголок и передавал ей все местные случаи и предания. Осмотрев сад, Сара пожелала итти в старый дом. Горбун заметил ей, что в нем опасно ходить: стены и потолки часто обрушиваются; но его замечание только сильнее разожгло желание Сары.

– Я хочу видеть весь дом! – настойчиво сказала она. – Веди меня!

Горбун знал, что нет средств остановить ее, если уж она сказала "хочу", и повиновался.

Взбираясь по старой, полусгнившей лестнице, Сара побледнела и крепко схватилась за руку горбуна.

– Что с вами? – спросил он. – Не вернуться ли нам? Она оставила его руку и с презрением сказала:

– Трус!

Эхо несколько раз повторило это слово. Горбун побледнел и злобно посмотрел на Сару, которая уже шла по зале, кричала и вслушивалась в эхо.

– Здесь гораздо веселее, чем у нас! И если мне очень надоест, я переберусь сюда жить, – заметила она, рассматривая картины.

– В этом доме нельзя жить…

– Почему? – быстро спросила Сара.

– Потому что здесь поселился старик, которому дед вашего мужа уступил этот дом. Говорят, старик не давал ему ни днем, ни ночью покоя, грозил обрушить на его дом разные несчастия… отец его будто бы с ним имел какой-то договор.

– Я уверена, что дед моего мужа смеялся его угрозам, – заметила Сара.

– Да, сначала и он рассуждал так же, как и вы, пока не случилось с ним одно несчастье…

– Какое? – с любопытством спросила Сара.

– Пойдемте, я вам покажу спальню, где оно случилось….

Они отправились дальше и, миновав несколько комнат, вошли в большую залу, всю обгорелую, с провалившимся полом, так что виден был нижний этаж. Крыша была вскрыта, и один остов потолка со множеством перекладин висел над их головами. Обгорелые балки иные торчали до половины, другие тянулись во всю длину комнаты. То же было и под их ногами.

Сара не без страха взглянула вниз.

– Страшно! – сказала она и притянула к себе свою собаку, которая чуть-чуть было не провалилась, прыгнув на конец обгорелой балки; уголья посыпались и с глухим шумом упали на пол нижней комнаты. Собака заворчала.

Горбун стоял на середине другой балки и покачивался.

– Что же вы? – спросил он насмешливо.

– Упадешь! – поспешно закричала ему Сара, нахмурив брови.

Горбун продолжал покачиваться.

– Вы меня назвали трусом, – заметил он язвительно. – Я хочу вам доказать…

Сара засмеялась.

– Чего тебе бояться? Лишний горб не может уже обезобразить тебя.

И она стала уськать свою собаку на горбуна; но собака не шла на балку. Глаза Сары блеснули диким огнем. Долго билась она с непослушной собакой, наконец схватила ее за ошейник, притащила к балке и сбросила вниз. Пустой дом огласился пронзительным визгом. Внизу началась тревога: раздался дикий крик; стая ворон, тяжело хлопая крыльями, поднялась вверх, иные в испуге бросились к окнам, другие метались и вились над головой Сары, которая, закрыв лицо руками, стояла в углу и дрожала.

Горбун подошел к ней, когда воцарилась прежняя тишина.

– Это был старик? – тихо спросила Сара, отнимая руки от лица.

Горбун кивнул головой.

– Что же, мы не пойдем дальше? – спросил он улыбаясь.