Сергей Клычков - Чертухинский балакирь

*****

Однажды в светлоосиянный день по ранней осени, когда с дерев падает последний листочек и каждое деревцо лепечет им на тихом ветру, словно торопится что-то дошептать про себя али, может, дочитать перед зимним сном какую-то свою древяную молитву, отчего на многие версты идет по лесу звон, и его никогда не сменишь на колокольный, - сидел Андрей Емельяныч возле болотной коряги, уставши с утра молиться и плакать. Плакал Андрей Емельяныч не за себя, а за род человечий!..

Плыли у него под еще не пробежавшей слезой высокие облака на север за снегом, и по небу тянули с севера длинной веревочкой гуси.

Сидит Андрей Емельяныч, любуется своей мужицкой освобожденной душой и изредка возле себя сколупнет с ветки брусничку…

Долго так просидел Андрей Емельяныч, без думы, только одни глаза широко раскрывши… Когда же ударила заря к вечеру по всему болоту красным лучом, Андрей Емельяныч увидел, что совсем возле него под корягой лежит раскрытая книга… Видно, что кто-то ее перед этим читал да так, не дочитавши до конца, незакрытой оставил.

Книга эта была писана от неизвестной искусной руки на больших листах толстой бумаги, коряблой, как береста, и с боков у нее здоровались заячьи лапки, висели небольшие серебряные застежки.

Дивно письмо было в той книге!..

Буковки в краску, слова все под титлами, последняя буква все "ерь" да "еры", и титло закрывало тайный смысл слова, как с ветки упавший сучок!..

Титло есть знак, а знак надо раскрыть, а чтобы раскрыть что-либо в мире, надо просветленную душу!.. Ибо все тайное покоится перед взором человека в образе повседневных, привычных предметов, проходит мимо них человек, ничем не удивленный, у него на все глаз наметался и потому все равно как… ослеп!..

Потому Андрей Емельяныч не сразу разглядел эту книгу… принял он было ее за куст переспелой брусницы, которая рядом с книгой пушилась, и отливалась в бруснице каждая ягодинка, как и каждая буковка в книге.

Вот эту-то самую книгу и оставил Андрей Емельяныч брату своему Спиридону, когда к нам из Чагодуя пришла бумага и, знать, по толстым сургучам этой бумаги Андрея забрили в солдаты и в солдатах потом запороли корьем.

Есть у нас еще и сейчас старики, которые видели эту книгу в избе у Спиридон Емельяныча, но читывать ее никому не доводилось… Лежала она у него в переднем углу на божнице между псалтырем и житиями. Спиридон на людях до нее и не прикасался, да, видно, и сам-то в ней не понимал всего ее толку, потому что в грамоте был неискусен, и если знал что из писания, так больше на память…

Всего вернее, что так, потому не такой человек был Спиридон, чтобы сменять петуха на кукушку!..

*****

Когда барин приехал в Гусенки и стал торговаться со Спиридоном о цене на медведицу, она ходила по пустому дзору - в это время скотина вся в поле была. Обнюхала она все уголки и закоулки, обсосала вывороченную Спиридоном наотмашь лапу и, должно быть, немного в разум пришла. Из избы ясно до нее доносились голоса - слышит она пискливый, словно мышь на своих мышат радуется, тонкий бачуринский голосок и нутряной, из груди выпирающий темный голос Спиридона, похожий на отдаленный звон колокольни. Поняла медведица, что хочет ее Спиридон продать барину в рабство!..

Жалко медведице стало своих медвежат, да нечего делать: зверь любит свободу больше, чем человек!..

Пока они там торговались, залезла медведица на переклад, где куры несутся и собран разный хозяйственный хлам, и на накате процарапала здоровой лапой в крыше солому, сломала жердь по соломе, и в тот самый миг, когда у егерей в руках звякнули цепи, она соскочила, как молоденькая, в Спиридон Емельянычев огород, что всегда у нас сзади дома, - оттого и поднялись так торчками у коней Петра Еремеича уши.

Проковыляла она по огороду, как подбитая баба, а потом, откуда прыть взялась, выбежала за околицу, поваливши огородный плетень, а за околицей в то время тут же за Гусенками стояли кусты, и за кустами, рукой подать, -чертухинский лес…

Первые ее егеря увидали, свистнули было, да где!..

В лесу медведиха словно провалилась сквозь землю… Должно быть, издохла, дохлого же зверя человек никогда не найдет: зверь умеет сам себя хоронить.

Бросился было и Спиридон ее догонять, да было уж поздно: воротился ни с чем. Сели они с барином опять на лавку за стол и долго не могли ни слова друг другу сказать, потому больно уж это неожиданно вышло с медведихой.

- Вот уж и верно, Спиридон, как ты говоришь: на базаре двое глупых, -первый заговорил барин и усмехнулся на Спиридона.

- Не говори, какой грех!..

- Ну, так как же теперь будем кончать?..

Спиридон молчал и не знал, куда глаза и руки девать.

- Мне, Спиридон Емельяныч, пора, и так завозился!..

- Да как тут кончать? - осмелел Спиридон. - Я уж теперь и не знаю: у кого медведица убежала - у тебя или у меня, потому мы сторговались и хлопнули в руки…

- Ну, эти балушки ты, Спиридон, оставь для другого, не с дураком каким дело имеешь! - сердито пискнул Бачурин.

- Да кто вас, барин, дурит… Умнее вас по всей округе никого не найдется… Только я… по справедливости!..

- Полно, Спиридон, антиминсы на пне раскладывать: справедливости нет никакой!..

Тут-то вот барин Спиридона и облапошил: должно быть, пока бегал Спиридон догонять медведиху, он у него на полке все книги пересмотрел.

- Я, видишь ли, Спиридон, не знаю: была у тебя медведиха на самом-то деле али нет… бог тебя знает, может, ты глаза отводить умеешь?

- Нет, уж мы этим не займуемся, - намекнул Спиридон, что сам-то барин как раз на эту руку не особенно чист.

- Но ведь… медвежата остались!..

- Остались! Как же, остались! - радостно подхватил Спиридон, словно про них и забыл…

- Ну вот… за этих медвежат я согласен, Спиридон Емельяныч, отдать тебе мельницу…

- Ну что ж… Вот и ладно!..

- И три венца подрублю!..

- Вот уж спаси те, барин, Христос!..

- Только и у меня к тебе будет добавка, - равнодушно сперва барин отвернулся от полки, на которой были иконы и книги, а потом словно прыгнул к ней. - Сниму солому, и дом тесом покрою, и по лицу тесом… а ты мне к двум медвежатам вот эту книгу прибавь.

Бачурин снял с божницы "Златые уста".

Уж то ли затемнение какое случилось со Спиридоном, то ли еще почему: может, принял книгу за простой самый обычный псалтырь или знал все хорошо, да больно мельником ему быть захотелось, хорошо неизвестно, - мотнул Спиридон головой и ничего не сказал.

Облупил, значит, барин Спиридона как липку, и с той поры пропала, братцы, эта дивная книга навеки!..

Потому, что к этому народу попадет, так уж не выдерется!..

Повеселел барин на лицо, хлопнул он в Спиридонову лапу своей маленькой ручкой и с книгой под мышкой пошел на крыльцо. Спиридон с поклоном его провожал. Петр Еремеич усадил барина половчее в кибитку, с боков егеря поместились с медвежатами, прыгнул Петр Еремеич на облучок, и скоро заплакал под дугой колокольчик, унося Спиридоново счастье.