Сергей Клычков - Чертухинский балакирь

Белеет пенек берестой, возле пенька стоит небольшая березка, худенькая она и пугливая, да и растут так посереди прогалин больше березы…

Словно зайдет в гости, да назад на опушку сквозь еловую гущу потеряет дорогу и стоит на ней, пока не вырастит внучку.

Глядит Петр Кирилыч: на пеньке пушная мохнатая шапка, наушники с шапки сбоку висят, завязаны они, как в стужу у мужиков, под подбородок, под шапкой горят зеленым немигающим светом гнилушки, а на шапке, на самом затылке, сидят рядом в обнимку два зайца, большие зайцы, пушистые, и в лапке у них у каждого светится месячный луч, как рублевая свечка [17].

Горит все и переливается светом от этих месячных свеч, зноится в мелких усиках травки, и по этой травке кланяются друг дружке головками первые весенние цветы, звенят чуть уловимым звоном в золотые свои колокольцы самые ранние цветы - куриная слепота и чуть мерцают маленькими фонариками раздуванчики.

А вокруг пенька-а!.. Словно на базаре игрушки…

Зайцев этих, поменьше, побольше, сотни полторы будет!..

Вставши на задние лапки во весь свой заячий рост и выпялив длинные уши, полукругом ведут они хоровод и по-заячьи тихо поют: видно, на пенушке сидит зайцам всем заяц и рядом с ним всем зайчихам зайчиха!..

У зайца прострелены оба ушка, у зайчихи одно - видно, видалые зайцы, и ушки у них завернуты в трубочки, как бы прошение с жалобой на Цыгана, которое они давно приготовили и куда-то в свой час подадут…

Но… Цыгана и в лесу и в селе все боятся, а он никого.

*****

"Какой зверок, а и тот свою церемонию имеет, - любуется Петр Кирилыч, - шугнуть али их?.."

Заложил Петр Кирилыч два пальца в рот по-цыгански, набрал духу…

А зайцы, взявши за лапки зайчих, плывут и плывут в своем хороводе: ни ночной совы они сейчас не боятся, ни зверя, - сегодня у них заячий праздник, самый веселый праздник весны, и у зверей в этот день уговор друг дружку не трогать!

Правда, и в этот день волк с лисой за лапу не здоровается, но в каждом зверином сердце всякая жилка дрожит от истомы, и под шкурой такая пышет жара, от которой и у барсука повисает на сторону дымный язык.

Плывут на высоких лапах зайчихи и зайцы, и еле различимо для человечьего слуха за ними плывет заячья хороводная - зеленое море, и по этому морю все плывет с заячьей песней: качаются звезды на ветках, качается на мачтовой сосне месяц, как золотой фонарь на корабле, и словно парус, надувший вовсю скулы на буйном ветру, быстро обегает прогалинную опушку прозрачное облако.

"А пусть они…" - вздохнул Петр Кирилыч, заглядевшись, и так и не свистнул, а повернул от прогалины, и скоро ему под ноги, бог весть откуда, протянулась тропа.

Ни шороха нигде не прошелестит, ни сучок не скрипнет, только в одном месте, когда Петр Кирилыч сам оступился о какой-то торчок, над головой у него сорвался с сосны большой глухарь, с сенную плетуху, должно быть притоковавший ее и дожидавшийся утра.

Долго после того по лесу полыхали могучие крылья и слышно было за версту, как он в темноте где-то на Светлом усаживался на другое место.

Петр Кирилыч прибавил шагу и скоро перепрыгнул канаву, которая с обеих сторон окаймляет Боровую дорогу.

*****

На дороге в лесу всегда человеку складнее…

Все след человечий, - куда он приведет, это дело другое, но все же по нему куда-то придешь… Может, даже туда, куда еще сроду-родов и не хаживал никто и куда каждый бы с великой радостью ушел, если бы знал в далекое царство дорогу…

Идет Петр Кирилыч не спеша по дорожным рытвинам и тихонько напевает про себя песенку:

Веселая такая песенка, но не успел ее Петр Кирилыч допеть до конца: чуть пройдя по дороге, он остановился на минуту, а потом перемахнул обратно канаву и, притулившись к березе, стал дожидаться. Ковыляя в бока, катится по дороге не разбери-бери что, то ли человек, то ли зверь, то ли тележное колесо догоняет хозяина: засадил, может, кто в незадачный час всю телегу с помолом на погнившем мосту, а сам побежал за подмогой!

- Эй-эй! - крикнул Петр Кирилыч, когда катушок до него докатился и Петр Кирилыч хорошо разглядел согнувшуюся в три погибели старушонку, побирушную сумку у ней на горбу и в руках кривоногую палку.

- Ох-о-ох!.. Как ты меня, добрый человек, напугал, так вся в яму и провалилась, - говорит, разогнувшись, старушонка.

- Откуль, бабушка, на ночь глядя? - охрабрел Петр Кирилыч.

- От тетки к дяде, батюшка… от тетки к дяде… На мельнице, вишь, была, стучалась-стучалась возле ворот… так и не достучалась… Должно, спать полегли!..

- А сама-то с коего места?.. Вроде как у нас таких сморчковых по всей округе не водится?

- Всяк гриб на своем месте растет. Побирушка, батюшка… добрым куском живу… только подавать стали ноничи плохо… Обходишь сколь места, за день глазом не оглядишь, а в корзинке шиш… А ты-то сам, добрый человек, откедышный?

- Чертухинский, - простодушно ответил Петр Кирилыч.

- Чертухинский?.. А-а-а! - протянула старушка. - Самое что ни на есть хаплюжное место…

"Ишь, старый черт, куда метит", - подумал Петр Кирилыч.

- Нет, я так по лесу болтаюсь: иду к Дубне на сома жерлицы ставить…

- Ой, смотри, парень: поставишь на сома, поймаешь девку без ума… Эна, у тебя кудри-то какими колесами с головы катются… Да уж иди-иди с богом: никому не скажу! Прощай, добрый человек! Ловись тебе рыбка большая и маленькая..

Поклонилась старушка Петру Кирилычу в пояс и дальше пошла по дороге, опять нагнувшись низко к земле, разглядывая ее, как бы, грехом, не упасть.

"Старуха знойкая!.."

Глядит ей вслед Петр Кирилыч: горбата она издали, словно овес молотили у нее на спине, и маленькая - в руку зажмешь! И то ли вслед ей так забила луна из-за веток, рассыпавшись зайчиками на дорогу старухе под ноги, то ли и впрямь порснули изо всех кустов самые настоящие зайцы. только счету им нет, скачут они, играя друг с дружкой, и труском трусят, забегают вперед и в бока, припрыгивают ей на колени и становятся впереди на задние лапки, и на каждой зайчихе повязан по длинным ушам зеленым платочком лопух, и у каждого зайца боярской шапкой лихо заломлен на самый затылок разрисованный крапинками самых разных цветов первый весенний гриб - мухомор, и в ушах у зайчих продеты дорогие серьги, и у каждого зайца в передней лапке -свеча!..

"Ой-ли!.. Да ведь это, пожалуй…"

Но не успел Петр Кирилыч обо всем догадаться и старушку догнать и окликнуть: под несмолкаемый, безветренный шум, бегущий с ветки на ветку, накатилось прямо на месяц небольшое облачко пушистым комком, юркнул в него месяц, словно в мешок, и все у Петра Кирилыча перед глазами - лес, старуха, зайчихи, повязанные в лопуховые платочки, и зайцы в боярках, и на минуту сама дорога под ногами исчезла, словно кто ее из-под ног выдернул: на всю землю, как черное вороное крыло, легла с густого облака тень.