Сергей Клычков - Князь мира

- Пожар! - не сразу догадался и закричал поп Федот.

Хотел он было бежать к колокольне, но оттуда уже полоскалась в перилах пола от масленой ряски Порфирия Прокофьича, торопливо он разбирался в спутанных мужиками веревках от колоколов, ища, которая от главного била, скоро большим колесом скатился с колокольни всполошный удар, и за ним затараторили без толку колоколушки, какие поменьше, сзывая народ.

- Пожар, - кричит поп Федот, - православны-я!

Побегли со всех сторон мужики с баграми и ведерками, бабы со взлохмаченными волосами, выкатили бочку из пожарного сарая с водой, но не удалось отстоять Михайлову избу: в тишине и предгрозовом безветрии горела она, как праздничная свеча, поставленная от чистого сердца, а огонь сразу взбил солому на крыше и красными языками облепил высохшие за долгий век стены и небольшое крыльцо с распахнутой дверью; мужики было закинули кошку на самый князек, уперли в стену багры, чтобы растащить постройку и не дать перекинуться огню на соседей, но в это время грянул гром над головами и на крыльцо повалил дым черной овчиной, и в этом дыму…

Да, будто бы так!

Тут и увидали все батрака!

Вышел он неторопливо и стоит на крыльце в красной рубахе [5] Вышел он неторопливо и стоит на крыльце в красной рубахе - Черт в романе появляется на крыльце во время пожара. Здесь отразилось народное поверье в связь огня, пожара с нечистой силой. Когда огонь из глиняных рук Перуна был передан библейскому Илье, в народе родилось поверье, согласно которому пожар, возникший от молнии пророка, очищает жилище крестьянина от вселившегося в него черта, бесовской силы. Во избежание пожара, да и как панацея от нечистой силы, на чердаке предусмотрительные хозяева держали громовую стрелу или чертов камень - белемит, сплавленный ударом молнии песок. Порой черти любили рядиться в красное: в красные рубахи или колпаки. На традиционном фольклорном сюжете основано и появление черта в избе Михайлы: "…из народных сказок довольно известны сладострастные наклонности всей бесовской породы… В истории борьбы христианства с язычеством в Византии есть немало указаний на ту же блудную наклонность дьяволов и на связь их с гречанками того времени. Стоит и в наши дни на Руси поскучать молодой бабе по ушедшем на заработки муже, в особенности же вдове по умершем, как бесы и готовы уже на утеху и на услуги" (С.Е.Максимов, с.24). , на рубаху копоть садится, а он хоть бы что: толсторожий, краснорожий, нос как у турка, с загогулиной вниз, лупетки - как кубари, курчавый и тоже в скобку острижен, только в курчах рога словно из чищеной меди, загнуты фасонисто кверху, стоит, с ноги на ногу не переступит, скалит на мужиков хайло и потирает от удовольствия руки.

- Батрак! - крикнул кто-то полоумно с задов.

Багры, шесты и бадейки, ведра с дужками и лейки с большими носами остались на месте пожара, а люди от велика до мала - все разбежались, так валом и повалил народ от пожара, пусть горит: теперь все равно не затушишь!

Да и тушить-то в самом деле было не надо, соседи даже икон из углов не выносили, разразился ливень, сорвался сразу ветер как с цепи, и с пожара на огород сзади Михайлова дома потянуло дым по земле, искорки ни на кого не упало, только частокол Михайлов перебрало до колышка и молодую крапиву возле него словно корова слизнула.

Огонь же, смешавшись с водой, будто еще пуще полыхал на ветру, вытягиваясь вместе с дымом на огород большим языком.

Михайлова изба скоро прирухнула крышей и, поклонившись и так похиленным передом, погребла под собой, не выдержав ветра, и Михайлово добро и Марьино неотчитанное тело!

Молонья так и засновала над пожаром и вкривь и вкось, как иголка у портного в руках, который наскоро дошивает перед праздником шубу; от грома село словно сдвинулось с места, и немногие тогда, добежавши под ливнем до дома и в перепуге потом прильнув к запорошенному дождевой пылью окну, разглядели, как бегал по пожарищу Михайлов батрак в приставшей к мокрому телу красной рубахе и раздувал головни и угольки, напружив толстые страшные скулы.

Вышло, значит, все так, что батрак хоть и пробатрачил у Михайлы задаром, пронежившись только с Марьей на полатях, перед последним концом рассчитался с ним все же, и как раз по бариновой поговорке - горячими угольками!

*****

Правда, особо сметливые люди, когда спустя зашел разговор про пожар, говорили, махая рукой, что случился этот пожар совсем от обычной причины; показался попу Федоту необыкновенный петух больше всего потому, что по выходе из дома он был не в себе, так как потерялся у него целковик, из-за которого он перед этим сильно повздорил с женой: попадья будто плюнула ему в глаза, когда поп высказал на нее подозренье, и плеснула из-за стола кипятком…

К тому же и раньше случалось с попом Федотом: то змия увидит, летящего штопором на пересек дороги между Чертухиным и Чагодуем, то трубные голоса услышит в журавлиный прилет, словом, за попом и раньше водилась эта повадка, в особенности когда нальет себе зеньки, хотя, конечно, верили, потому что считали, что нет у попа Федота нужды все это выдумывать и разглашать ради одного только удивленья и смеха.

Одним словом, по этим догадкам как будто так выходило, что пока-то одни бегали в лес да из леса, другие, кто поумнее, не убоявшись ни Марьи, тем более что она уже голосу не подавала и лежала в избе, как мы видели, безо всякого движения жизни, ни батрака в красной рубахе, которого досель никто в свои глаза не видал, - другие позавиствовались на Михайлов неправильный скарб, подмели вчистую и закрома, и рундуки, в которых хранились Марьины сарафаны, и те самые бусы, которые навели Секлетинью на грех, - оставили только ради прилику сряду для погребенья и, чтобы скрыть все перед людьми и перед богом, сунули, пока бабы с Марьей возились, трут под застреху и - в воду ото всего этого дела концы…

Так после Михайлы и пошло все, значит, прахом.

Какой меринок и вся другая скотина: две телки, корова, овец штуки четыре - все сгорело, не догадались ворота открыть да, пожалуй, и не успели, быстро охватило всю избу!

Не говоря уж про Марью, которая, конечно, никак выскочить не могла, так как раньше жизни лишилась, а если и не лишилась еще, так была в таком беспамятье, что ее приняли за мертвую, обмыли, обрядили, как на свадьбу, и в передний угол перед отпеваньем положили на стол - правда, один миг, когда батрак на крыльце показался, будто многие услыхали человеческий крик, который тут же потонул в других голосах: на дворе дурным голосом зашлась корова и меринок жалобно заржал и забил в ворота копытом, к тому же сразу гардарахнул гром, побегли все кто куда, и что дальше было на пожаре, никто ничего хорошенько не знает.