Михаил Салтыков-Щедрин - Том четвертый. Сочинения 1857-1865

Лобастов (в сторону). Знаем мы твои правила!

Фурначев. Мое дело было указать папеньке, какая ему угрожает опасность со стороны Прокофья Иваныча, — и я это сделал! сделал для того, чтобы совесть моя не могла меня упрекнуть, что я, знавши такое дело, не изобличил его, не вывел его, так сказать, на публичное позорище!

Живоедова (Фурначеву). Что ж ты уперся-то, сударь!

Настасья Ивановна. Да что вы его слушаете, Анна Петровна! известно, он говорит для того только, чтоб самому себя потешить.

Фурначев. Ты, сударыня, женщина и потому, конечно, понять этого не можешь… Папенька! если вы желаете моего мнения, то я считаю священной моей обязанностью доложить вам, что так как состояние ваше все благоприобретенное, то вы совершенно вправе действовать по внушению вашего сердца… Как бог вам на душу положит, так и поступайте! (В сторону.) Все равно духовной не сделает.

Те же и Гаврило Прокофьич (входит встревоженный).

Гаврило Прокофьич. Здравствуйте, дединька! (Подходит к руке.)

Живоедова. Поговори хоть ты с дединькой, Гаврюшенька! духовной не хочет сделать, всех по миру пустить хочет! ступайте, говорит, вы в чужие люди, не хочу, говорит, я знать вас!

Гаврило Прокофьич. Свинство это с вашей стороны, дединька!

Живновский. Огрел сразу!

Иван Прокофьич. Эй, не балуй, Гаврило!

Гаврило Прокофьич. Ну, да черт с вами, делайте что хотите… (Вполголоса Лобастову) Генерал! Мне два слова сказать вам нужно.

Леночка. Что же вы даже не подойдете ко мне, мсьё Габриель… ведь это даже стыдно.

Гаврило Прокофьич. Извините, я не об том теперь думаю.

Леночка. Ах, боже мой! он не о том думает!

Лобастов. Отстань, сударыня, такое ли теперь время!

Отходит в сторону с Гаврилом Прокофьичем и начинает шептаться.

Иван Прокофьич. Вот какие времена пришли! Правду говорят, что нет человеку врага больше, как свои же кровные! И чем я согрешил перед вами? Тем разве, что по копеечке целую жизнь сбирал, не щадя ни живого, ни мертвого… Господи! каково-то будет мне перед престол твой предстать! Там ведь все эти обиженные да пущенные по миру и отдыха-то, чай, не дадут! (Задумывается.)

Живновский Это воображение одно, Иван Прокофьич!

Гаврило Прокофьич (вполголоса). Как же бы предупредить-то его?

Лобастов. Право, ума не приложу.

Входит лакей.

Лакей. Леонид Сергеич Разбитной приехали.

Иван Прокофьич. Господи! как же я в халате-то приму!

Живоедова. Ничего, сударь, не взыщет. Проси!

Лакей выходит.

Лобастов (в сторону). Ну, кажется, приближается дело к развязке… только бы вдруг не умер!

Те же и Разбитной.

Разбитной. Почтеннейший Иван Прокофьич! князь поручил мне осведомиться о вашем здоровье… (Гавриле Прокофьичу.) Bonjour, mon cher. [190] Здравствуйте, мой милый.

Иван Прокофьич. Очень благодарны его сиятельству за внимание… плохо, сударь, очень плохо!.. Гаврюшенька!

Гаврило Прокофьич. Сейчас, дединька. (Хочет идти.)

Разбитной. Не трудитесь, почтеннейший Иван Прокофьич, я на минуту к вам.

Гаврило Прокофьич остается.

Князь поручил мне передать вам, что старания его увенчались успехом… отчасти.

Живновский. Честь имею поздравить, благодетель!

Лобастов (вполголоса Живновскому). Не торопись, брат!

Разбитной. Если я употребляю слово «отчасти», то это еще не значит, чтобы внимание, вам оказанное, было маловажно. Бывают случаи, господа, когда доброе слово начальства дороже всех вещественных изъявлений. Что может быть лестнее, что может быть трогательнее, как прочувствованное и сказанное от глубины души «спасибо»? В этом «спасибо» сказывается какая-то патриархальность отношений, какая-то свежесть и чистота нравственного чувства, без которых самая добродетель немыслима. Конечно, всякий из нас, господа, принося пользу обществу, думает только об удовлетворении законному требованию своего внутреннего чувства, просветленного сознанием долга, и, совершивши душевный подвиг, не ищет никакой иной для себя награды, кроме наслаждения спокойною совестью. Но если при этом встречается еще сочувствие, то удовольствие, доставляемое сознанием принесенной пользы, получает еще более значительное развитие, и, конечно, никакая награда не может быть выше той радости, которая озаряет при этом душу своим тихим светом… Одним словом, я приехал к вам, почтеннейший Иван Прокофьич, объявить от имени князя, что за ваши полезные пожертвования вам прислана признательность начальства… Не сомневаюсь, что вы оцените такое внимание и новыми подвигами на пользу общую оправдаете высокое доверие, вам оказанное! (Подходит к Ивану Прокофьичу и жмет ему руку.)

Иван Прокофьич (едва внятным голосом). Очень благодарен… его сиятельству…

Гаврило Прокофьич. Вы, дединька, не огорчайтесь!

Лобастов. Покорись, брат!

Разбитной. Поверьте, любезнейший Иван Прокофьич, нам очень неприятно, если это вас огорчает. Поверьте, что и князь и я, мы вполне ценим ваши заслуги…

Фурначев. Заслуги папенькины на небесах, Леонид Сергеич!.. Не сокрушайтесь, папенька!

Живоедова (тихо Настасье Ивановне). Больше-то, видно, ничего не будет?

Разбитной (с чувством). Прощайте, почтенный Иван Прокофьич! Прощайте, господа. (Уходит.)

Те же, кроме Разбитного.

Иван Прокофьич (опускаясь в кресло, слабым голосом). Господи!

Живоедова. Батюшки! Да, никак, уж он умер!

Живновский (подбегая, берет старика за руку). Дышит еще!

Живоедова. Лекаря! Лекаря!

Живновский (в сторону). Сын родной продать хотел — не сразил, а «надворный советник» сразил… дивны дела твоя!

Занавес опускается.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Прокофий Иваныч.

Гаврило Прокофьич

Лобастов

Фурначев.

Понжперховский.

Трофим Северьянович Праздников, выгнанный из службы за безобразие приказный.

Живоедова.

Настасья Ивановна.

Баев.

Дмитрий, лакей.

Мавра, горничная.

Лакеи, горничные, сторожа, кучера и проч.

После III действия прошло около недели. Театр представляет небольшую комнату в доме старика Размахнина. Посреди сцены круглый стол, на котором слепо горит сальная свечка. Вход из глубины сцены; направо дверь в спальную Ивана Прокофьича, налево две двери, из которых одна, ближайшая к задней декорации, ведет в каморку Живоедовой, другая в чулан. Поздний вечер. При открытии занавеса на стенных часах бьет девять. Из средней двери выходят Прокофий Иваныч, Баев, Живновский и Праздников. Последний без речей и несколько навеселе. По временам, однако ж, мычит что-то непонятное.

Баев (осторожно ступая). Вы, государи мои, тише. Сейчас, пожалуй, и Живоедиха нахлынет.

Прокофий Иваныч. А ну, как да он не умрет, Прохорыч, да найдут нас в чулане?