Натан Щаранский - Не убоюсь зла

И вот я вижу: они приняли бой, они не защищаются, а нападают, требуя для меня справедливости. Мне стыдно: как я мог сомневаться!.. Мамочка, бедная моя старушка! Ну зачем ты объясняешь этим хищникам, каким замечательным я был шахматистом, и рассказываешь им о том, как в четырехлетнем возрасте я читал наизусть "Бородино"? Хочешь вызвать у них сочувствие? Мне страшно за папу: он пишет, что не может явиться на допрос из-за плохого состояния здоровья, а про болезнь его мама мне ничего не сообщила...

Родные мои! Я горжусь вами, смело бросившими в лицо КГБ гневное: "Вы лжецы и фальсификаторы! Наш сын и брат невиновен! Отпустите его в Израиль, к жене!"

Самым внимательным образом читаю я, естественно, показания Липавского, исследую их чуть ли не побуквенно, как корпят историки над древними текстами: пытаюсь определить, что в них - подлинник, а что - позднейшие вставки, каковы были намерения тех, кто водил рукой свидетеля в разные периоды следствия...

В длинной серии допросов, состоявшихся в апреле-мае, Липавский рисует подробную картину деятельности активистов алии с начала семидесятых годов. Версия о еврейском шпионаже выглядит примерно так же, как и на очной ставке, однако есть и одно важное отличие: поначалу он утверждал, что идейным руководителем в этой истории был Лернер, Бейлина - основным исполнителем, я же лишь передавал собранную информацию. Вторая, более короткая серия его допросов прошла поздней осенью, когда, как видно, было принято решение ограничиться до поры до времени только моим арестом. Тут Липавский уточняет свои предыдущие показания, приводя их в соответствие с окончательной версией. Тогда-то функции Дины переходят ко мне, для чего потребовалось "забрать" у нее списки отказников и "передать" их Лиде Ворониной. Теперь мне становится понятным расхождение между показаниями Липавского и Запылаевой на очных ставках, и я окончательно убеждаюсь в том, что Лена -не агент КГБ, а его жертва.

С жадным интересом начинаю я читать показания Тота. Наконец-то я узнаю, что с ним случилось. Оказывается, Роберт дает их после того, как был задержан "с поличным" во время встречи с Петуховым. Вот как это выглядит при знакомстве с материалами дела.

Утром одиннадцатого июня семьдесят седьмого года, за несколько дней до окончания срока пребывания Боба в Москве, Петухов звонит ему домой и сообщает, что долгожданные результаты парапсихологических опытов наконец получены, он написал об этом статью и готов передать ее Тоту. Боб изъявляет готовность встретиться. Петухов говорит, что случайно находится рядом и материалы при нем, но, понятно, зайти в дом без сопровождающего не может: не пропустит охрана. Роберт сам выходит к нему и получает из рук Петухова папку с бумагами. Далее я читаю показания "случайного прохожего": "Я вышел из магазина и увидел такую странную сцену: два человека стояли возле дома; один вытащил из чемоданчика какую-то папку и передал другому - по внешнему виду явно иностранцу. Несколько шагов они прошли вместе, а потом быстро разошлись. Я решил на всякий случай сообщить об этом в милицию и спросил у двух прохожих, где тут ближайшее отделение. А они мне говорят: "Мы сами из милиции". Оказалось, следователи. Вместе с ними и подошедшим милиционером мы задержали обоих".

Последующие события отражены в протоколе задержания и других милицейских документах. Около десяти часов утра обоих доставили в отделение, папку у Тота изъяли; Петухов подтвердил, что передал ее ему, Боб сказал, что еще не успел эту папку раскрыть.

Через час прибыл эксперт из Академии наук, который установил: материалы являются секретными. Вслед за ним приехал сотрудник консульского отдела посольства США, под чье поручительство Тота отпустили. В милицейском протоколе записано заявление Боба: он не знал, что переданные ему материалы могут быть секретными; его интересует, может ли он задержаться в СССР, чтобы дать показания в защиту Петухова, если того будут судить.

Этот наивный, но благородный жест Боба сразу же вернул мне всю былую симпатию к нему. Да, он оказался недостаточно подготовленным к встрече с КГБ, но до конца оставался порядочным человеком. "Эх, Боб, дружище! - думал я. - Как же ты не понял, что не Петухов, а ты сам - жертва провокации!"

Итак, Тот ушел, а еще через час в отделение милиции прибыл... - кто бы вы думали? - капитан КГБ Губинский собственной персоной! - и начал допрашивать Петухова. Короткий протокол этой беседы завершается фразой: "С Тотом меня познакомил гражданин СССР Щаранский А.Б.". Остальные показания парапсихолог давал уже в Лефортово - по моему делу.

В то же самое время в МИД СССР вызвали представителя посольства США. В деле лежит текст устного заявления советского чиновника американцу: "Корреспондента Р.Тота задержали с поличным при получении секретной информации. Это не первый случай, когда американский журналист занимается противозаконной деятельностью... МИД заявляет протест... Р.Тот будет вызван на допросы и временно не сможет покинуть СССР..."

Боба допрашивали в течение двух дней. Сейчас, зная все, что предшествовало этим допросам, я мог лучше понять причины, побудившие его давать показания. Внимательно читая тексты протоколов, я обнаружил, что первый из них вообще не переведен на английский! Под русским вариантом Боб добавил примерно следующее: "Мне объяснено, что в соответствии с УПК СССР я обязан расписаться, хотя не читаю по-русски и не понимаю, что здесь написано" - и поставил подпись.

Протокол второго допроса - уже с переводом на английский; подпись Тота под английским текстом, подписи Володина и Черныша - руководителей "моей" группы, допрашивавших Боба, - под русским. Под английским текстом стоит еще подпись переводчика из АПН Бондаря. Показания Тота о встречах с Наумовым, Аксельродом, Зиновьевым, Петуховым мне уже читали раньше на допросах. В окончательное обвинение эти эпизоды не вошли, а потому представляли теперь разве что исторический интерес. Я остановился лишь на той части, которая непосредственно связана со мной: "Одним из основных источников информации об отказниках, которой я располагал, был Щаранский... Он знакомил меня с их списками... Полученные от него сведения были частично использованы при написании статьи "Россия косвенно раскрывает свои секретные исследовательские центры".

Эта последняя фраза целиком перенесена в текст обвинения. И тут я обнаружил, что в английском варианте, под которым подписался Боб, сказано несколько иначе: "Статья частично написана с помощью информации, полученной..." Может, это техническая ошибка переводчика? Велика ли, посудите сами, разница между этим пассажем и тем, который попал в русский текст? А ведь в ней-то вся соль! На самом деле это разница между тем, чем я занимался в действительности, и тем, что пытался приписать мне КГБ. Я давал иностранным корреспондентам информацию для статей, а КГБ заявлял, что статьи были лишь прикрытием для шпионских сведений, которые на страницы газет, естественно, не попадали.