Олесь Гончар - Берег любви

И капитан и хлопцы экипажа, заметно погрустнев, сосредоточенно слушали Журавского - помполита. Возможно, не один из них подумал о том, что и ему тоже когда-нибудь будут устроены проводы, о том, что и к тебе, сегодня краснощекому, подберут свои коварные ключи лета с их неподъемным грузом.

Было сказано слово и от курсантов; его произнес смугловатый, похожий на татарина юноша, участник последнего рейса. Этот не тянул долго, поблагодарил Ягнича за наставничество, за мудрость и закончил шуткой:

- Дорогой Нептун, уходя на покой, вы, пожалуйста, ветров нс забирайте с собой!

Все речи Ягнич выслушал с каменным лицом. Ни единым мускулом не выдало оно, дубленое, ореховое, той бури, той боли и сумятицы, которые бушевали в его душе.

Стоял среди стройных, молодых, парадно одетых, невозмутимо стоял -среди отутюженных - в своем допотопном, застегнутом, несмотря на зной, на все пуговицы бушлатике, и казалось, вся эта процедура расставанья его меньше всего касается: не к лицу моряку выставлять напоказ, открывать людям душевные раны, которые терзают тебя вот уже много дней и ночей и будут терзать до конца дней твоих.

Отплапал свое, отходил. Отныне станет тебе палубой степь, полынью пропахшая, в паруса поднятой пыли одетая... Так прими же, человек, что надлежит, выпей свою горькую чашу спокойно и достойно, потому как виновных тут нету: потому как случившееся с тобой случится раньше илв позже с каждым из них: вечная молодость ведь никому не гарантирована.

Церемониал заканчивался вручением почетной грамоты.

и еще одной благодарностью, чтением приказа перед строем, из которого следовало, что он, Ягнич, мастер парусного дела, пожизненно зачисляется почетным членом экипажа.

Сам капитан прочел об этом, прочел эмоционально, с неподдельной искренностью и темпераментом, подогретым, похоже, еще и внутренним голосом пе совсем успокоенной совести, которая снова допытывалась: а все ли ты сделал, что мог бы сделать для Ягнича, в эти дни? Когда же речь зашла о том, что будет ветерану еще и ценный подарок,- только вручат его позднее, потому что не подобрали еще, никак не могут решить, что именно было бы Ягничу более всего по душе,- когда об этом зашла речь, подали свои голоса шутники: хорошо было бы преподнести Гурьевичу холодильник, или цветной телевизор, или стиральную машину. Присутствующие засмеялись. Капитан, однако, был серьезен. Спросил у Ягнича вежливо:

- Нам, Андрон Гурьевич, в самом деле хотелось бы знать ваше пожелание относительно подарка.

Старик некоторое время молчал. Потом бросил глухо:

- Иголку мне подарите.

Он имел в виду парусную иголку.

Желание было вроде бы пустяковым, даже смешным, но никто не засмеялся.

Капитан подчеркнуто строго, повелительным тоном тут же дал старпому распоряжение провести Ягнича в парусную мастерскую, пускай он наберет там себе иголок, каких пожелает, может прихватить целый набор.

Ягничу, видно, не было охоты туда идти. Поколебавшись, он взял капитана за локоть и, отведя в сторону, сказал доверительно:

- Могу дать расписку.

- Какую расписку?

- Что ни вы, ни врач, ни всякие комиссии не будут перед законом отвечать, если на судне со мной что-нибудь приключится. Многого пе прошу: еще в один рейс. В последний! И расписка у меня вот готова.- Он достал из кепки какую-то замусоленную бумажонку.

Капитан смутился:

- Дорогой Гурьевич, не нужно расписки! - Голос его прозвенел юно и чисто.- Отдохните. Прошу вас, не усложняйте... Вы сделали свое. Сделали столько, что и на десятепьгх бы хватило. Такого, как вы, на "Орионе" не было ц больше, пожалуй, не будет...

Все происходило хоть и торжественно, однако в темпе.

Дела ждали людей, и приходилось экономить время. Целый набор иголок, нс простых, а трехгранных, сделанных из специальной прочнейшей стали, тут же передан был рачительным старпомом Ягничу прямо в руки, на виду у всех (чтобы в случае проверки можно было их законно списать).

И флотский сундучок Ягнича, этот его верный спутник, совершивший с Ягничем чуть ли пе все походы, теперь стоял у ног мастера. Стоял, наполненный тайнами, весь в медпых заклепках, охваченный железными ремнями, с китайским хитрым замочком, секрет которого был известен одному лишь Ягничу... Словно из-под земли появился тут этот сундучок, хозяину оставалось только одно: лишь наклониться и взять. Ягнич уж наклонился было, по несколько курсантов предупредительно подскочили, предложили свои услуги: вы, мол, после операции...

Однако Ягнич резко отстранил хлопцев:

- Спасибо, сам возьму... было бы что.

Взял в одну руку сундучок, в другую - свернутую трубкой грамоту, которую чуть было пе забыл,- капитан еще раз передал ее Ягничу с крепким пожатием руки, с растроганным блеском глаз.

Под грустными взглядами экипажа медленно спускался мастер по траповой доске на берег.

Шагал неторопливо, буднично, как всегда вразвалку.

Покидал судно в последний раз.

Капитан, вцепившись в поручни, смотрел Ягничу вслед, и сердце его сжималось от горечи, какой-то неловкости и тоски. Увидит ли еще когда эту малость согнутую, коренастую фигуру, которая была здесь такой уместной, такой необходимой и естественной, как бы навеки подогнанной к судну? Глядя на нее, все чувствовали себя увереннее, гюдомашпему уютней и покойней. Так было всегда, когда старик хлопотал где-то на палубе, среди такелажа. Один его вид вселял уверенность в то, что все будет хорошо, он был для "Ориона" чем-то вроде талисмана. Может, и выходили счастливо из всех ураганов, из-под всех шквалов только потому, что был среди них этот безраздельно преданный судну человек, умеющий любить сильно, до колдовства, отвращающий все напасти? Сегодня расстаются с ним! Спускается по трапу в собственную старости!

как в небытие, отходит в неизведанное место ОдиночестваЧто-то щемящее, беззащитное, почти детское было в эток?

бушлате, в ссутулившейся фигуре с остроугольным сундуч ком, поблескивавшим медной оправой. Но было в этой фигуре, в неторопливой, прощальной походке Ягнича в другое -железная выдержка закаленного жизнью человека, молчаливое достоинство и бесстрашие перед тем, что его встретит где-то там, за палубой родного парусника. Да, вечная молодость никому не гарантирована! Вот так и живут моряки - с юных лет и до седых волос борются со стихиями, а потом, износившись, отработав свое, честно отстояв огромную вахту, тихо и безропотно сходят на вечный берег.

Под взглядами провожающих Ягнич ступил на бетон причала, на его несокрушимые плиты, поставил у ног сундучок; на "Орионе" думали - сейчас оглянется. А он достал пачку сигарет "Шипка" (им почему-то отдавал предпочтение), не спеша закурил. Смотрел куда-то в сторону портовых пакгаузов. Оттуда навстречу ему, еле заметно прихрамывая, уже торопился тот, кто появлялся всегда в самые сложные минуты жизни: друг, судовой механик.