Олесь Гончар - Берег любви

Захватит, бывало, тебя в степи, добежишь до чабанского коша, встанешь и слушаешь с замиранием сердца, как гремят над тобой небесные оркестры, а дождь льет и льет на зеленые жаждущие поля... По-особенному гремят громы в синие воробьиные ночи, когда воздух сразу наполняется свежестью, насыщается какой-то волшебной силой так, что и хлеб, говорят, после этого куда быстрое растет (по крайней мере, так уверяет Чередниченко, ссылаясь при этом и на авторитет ученых). Но и гремят эти громы не всегда одинаково. Сейчас, после изнурительного зноя и суши, в тучах грохотало как-то жестяно, сухо и резко.

Окунулись в темноту, пошли разыскивать отданный во владение Ягничу корпус. Фонари кое-где маячат, затканные косыми летучими парусами дождя, свет их почти не достает сюда, где Ягнич пробирается со своим провожатым;

в мокрой темноте развезло все, ноги скользят, куда-то едут, ползают в вязкие канавы... Оксен обещал провести Ягнича "напрямик" - днем, может, это и в самом деле было бы короче, а сейчас карпатсц, видно, и сам уже был не рад, что повел мастера этими скользкими ночными лабиринтами.

В кромешной темени все тут словно бы сместилось, перепуталось, при вспышках молнии знакомое казалось незнакомым, каким-то даже пугающим. Глубокие, рваные канавы, штабеля кирпича, шлакоблоков, лоснящиеся маслянистые лужи, в которых валяются трубы, переплетения стальных тросов... И грязь, грязь непролазная... На стройках почемуто всегда так: когда сухо - еще ничего, а как брызнет дождь - тут и сам черт ногу сломит.

- Ну и ну! Вот это темень! - весело приговаривал Оксен, идя впереди.- У нас говорят: темно, как в погребе под кадушкой.

Бугры, канавы - никак из них нс выберешься. Где-то тут днем был переход - переброшенная через ров дощечка вроде трапа, а сейчас ищи ее, может, кто-нибудь уж сбил ненароком... А без нее невозможно - ров такой, что и чемпион не перепрыгнет. В одном месте, когда путники, осторожно ступая по маслянистой луже, приблизились к жиденькому мостику, перед ними из канавы вдруг возникло что-то белое, вынырнуло и, как ладья, поплыло вдоль рва, покачиваясь...

- Тшш!..- придержал Ягнича гуцул.- Ванну потащили!

Присмотрелись. В самом деле, ванну двое по канаве несут, одну, знать, из тех, что видел Ягнич днем: под корпусом лежали они кучей, сваленные как попало. И вот нашлись добровольцы, чтобы и тут навести порядок. Не плохо придумали, канальи: канавой-канавой - и за околицу, за пределы стройплощадки, в степь. А там их ищисвищи...

- Куда же это вы торопитесь, хлопцы? - громко окликнул Ягнич.- В степь с персональной ванной?

Мошенники присели, затаились в канаве со своей ношей. И - ни звука, умерли, не дышат.

- Только от грязи своей вам и в ванне не отмыться, злодюги,- продолжал Ягнич, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь тропинку на вязком, размокшем грунте.- А ну-ка, покажитесь, какие вы там есть!..

- Тшш! - снова шепотом предостерег Оксен.- Не встревайте, ну их!..

Жулики, бросив ванну, уже, слышно было, побежали в разные стороны - тот на ост, этот на вест: поймай-ка нас, дядя, теперь, угадай, кто мы такие...

Только сейчас Ягнич глянул на Оксена.

- Не встревать, говоришь? Вот ты какой казак... А на вид вроде бы не из пугливых...

Ну так что ж из того,- спокойно ответил хлопец.- Можно ни за что ни про что погибнуть, полоснут финкой. Эти ж типы способны человека даже в карты проиграть.

- Значит, по-твоему, не трогать их, потакать им?

промолвил Ягнич, продолжая искать мостик.- Не такие уж, видно, они герои - видал, как дали деру... Негодяи разные тем и пользуются, что миримся с ними, не хотим ручки об них испачкать... Нот, это не по-нашему,заключил Ягнич сурово.- Если уж ко мне в подмастерья, то тут чтобы дух не терять...

- Будет учтено, вуйко.- Сказано это было полушутя, однако чувствовалось, что замечание Ягнича не пройдет для парня бесследно.

Наконец добрались до корпуса номер два. Тускло сереют мокрые панели стен, от угла потянулась куда-то вверх широкая металлическая лестница. Оказалось, на второй этаж. Как раз куда нужно. Поднялись по ступенькам. Ягнич вставил ключ, отпер дверь. Пошарил наугад по стене рукой, включил свет. Вот это корабль! Коридор длиннющий, и по обе стороны - каюты, каюты... Прошел мимо одной, другой, третьей... Прошел и мимо тридцатой. Двери все одинаковые, одностворчатые, но он почему-то остановился на этой - под номером сороковым: она даже и не заперта. Когда вошли, Ягнич прежде всего осмотрел низенькие, заправленные, уже приготовленные для шахтеров кровати. Выбирай любую, какую хочешь...

- Вот тут я и переночую. Чем не кубрик?

Возвратил гуцулу промокший его плащ, поблагодарил - и гудбай. Оставшись один, старик неторопливо обследовал комнату, опробовал кровать (он но любит, когда на пружинах), внимательно присмотрелся к вафельному полотенцу, которое, сложенное в форме треугольника, лежало па подушке... Никто еще им и не пользовался, а оно уже серое, застиранное, противно до лица дотронуться..

И это для шахтера. Эх, вы!

Чуялся еще запах мастики и свежей краски. Не годится. Ягнич прошел к балконной двери, открыл ее настежь: пускай ветром продувает, пускай капли небесные влетают в твою каюту... Погромыхивало, но уже отдаленно, вспышек стало совсем мало. Выключил свет, прилег, утомленный; и весь этот пустой шлакоблочный корпус, огромный, как океанский лайнер, на котором сейчас один лишь пассажир, поплыл под ним в зыбкие сны, в разливы сновидении... Ягнич так намаялся, намотался за день, что сразу же сморила дремота. Приснились ему опять дольфинята: сейчас они в белых ваннах вроде бы спали, будто в зыбках, и улыбались ему во сне...

Проснулся Ягнич от дикого хохота: откуда-то с первого отажа через открытую дверь балкона доносилось это жеребячье гоготанье какой-то нетрезвой компании. "Ведьмой бью!", "Греби, Виктор, свое!"... Догадался. В карты играет жулье! И такая оторопь, такой страх необъяснимый вдруг охватили Ягнича спросонок - ни в одном рейсе ничего подобного не испытывал! Не на тебя ли там играют, не твою ли жизнь проигрывают на грязных, замусоленных картах?

Убьют тебя, Ягнич, или задушат подушкой! Бульдозером в канаве присьшят - и следов твоих не найдет никто...

Милиции поблизости нет, начальники разъехались (их квартиры в райцентре), Нелькин Сашко дома сиит. Оксен где-то в вагончике... А эти, которые только что хохотали, как черти в аду, вдруг притихли: не советуются ли они в этот момент, как с ним поскорее и половчее расправиться?

Дорого же тебе может обойтись их ванна! Крышка тебе, Ягнич, вот так и концы отдашь ни за понюшку табаку!..

Как цепями скованный, лежал, не мог высвободиться из этого жуткого состояния, сил не было даже пошевельнуться; затаясь, лихорадочно прикидывал, где бы спрятаться, в какую нору шмыгнуть, если сейчас полезут к тебе через балкон, придут по твою душу, пьянью, с ножами... Вскочил, очумелый, и на цыпочках поскорее к балкону... Прикрыл дверь, затих, замер в напряжении, не дышал. Из окна первого этажа, как раз под ним, падает полоска света.