Олесь Гончар - Берег любви

Все тут в движении: одни встают, удаляются без лишних церемонии, другие, даже малознакомые, подходят с поздравлениями, чуточку захмелевший Оксен порывается петь, заводит любимые свои коломыики, немного фриволь ные, зато очень смешные; к сожалению, присутствующие не очень умеют им подпевать, даже "Червону руту", кроме Таси-штукатурщицы, никто из гостей толком не знает

Людно и шумно вокруг, от танцев палуба аж гудит а снизу уже слышен и зычный голос Чередниченко: предсе датель опоздал, задержавшись на одном из бесчисленных совещаний, но все же заехал, уверяя, будто он лишь силой интуиции почуял, здесь происходит что-то такое, чего нельзя пропустить. Поднимаясь по трапу, Чередниченко уже перебрасывается словом с официантами и стряпухами, в шутку допытывается, где здесь пирует тот знаменитый морской волк, которого подарила миру Кураевка.

- Уясните и запомните вы себе, ниткоплуты: Ягнич это наша легенда! доказывает он кому-то. Умрет больше такого не будет!

Появившись на палубе, Чередниченко с ходу заключает в свои могучие объятия именинника:

- Ну так как же, брат, кура или не кура?

Бокал с "пиратской кровью" отстраняет, потому что не ведомо ему, из чего этот анафемский напиток изготовляется, какова его формула, к тому ж и "мотор" дает о себе знать (на грудь показывает), не то что в молодости: выйдешь, бывало, в Севастополе на Графскую, стакан осушишь, рукавом бушлата "закусишь" и пошел шпацнровать...

Вскоре Чередниченко уже за столом, слово его обращено к механику с Арктической, толкуют они о климате который, по их мнению заметно меняется на планете (один утверждает, что становится жарче, другой - что холод нее), затем речь заходит о равновесии в природе, и Черед ничонко рассказывает удивительный случай, как однажды тьма-тьмущая мышей развелась в одном из лучших его пшеничных полей.

" - Пшеница - ну, как камыш, а мыши идут тучей, сначала подгрызают стебли, валят и тогда, уже на земле, вытачивают молодое зерно... Как бороться? Кто подскажет?

Вот тут и появились орлы! Сто лет их перед этим никто не видел, думалось, уже совсем перевелись в степях, а тут вдруг целые эскадрильи сотни, а то и тысячи! - поплы ли над хлебами и уже пикируют, бьют да бьют на этом "куликовом" поле мышиную орду! Дочиста истребили, сделали свое дело и исчезли в небе, улетели куда-то - ни одна пара не осталась, не загнездилась в лесополосе... Не загадка ли это? Не мудрость ли это природы?

- Мудро, мудро в природе все,- соглашается механик,- меньше бы только нам глупостей делать по отношению к ней...

- Мышей много, требуются орлы,- шутит кто-то из шахтеров.

Вольно тут дышится после дневного зноя, легкий бриз дует с моря, охлаждает разгоряченные лица, теплая ночь окутывает судно, где так хорошо чувствует себя каждый, где Ягнич в безграничной щедрости покрикивает официантам:

- А ну-ка, сыночки, еще сюда, плиз, чего-нибудь!

Пускай люди повеселятся...

Будет тут сегодня песен, смеха и шуток, допоздна будет веселый гомон стоять, до того зенита южной ночи, когда весь небосвод величаво нависнет над морем и степью от края до края засверкает гигантский звездный атлас курсантского неба - только всматривайся в него да чinаи.

...Двое идут вдоль берега, а куда - какое это сейчас имеет значение? Безлюдно и звездно, и тает степь в объятиях моря, и Чумацкий шлях распростерся над ним, возгорелся в ночном небе и словно бы только для них двоих; им одним принадлежит сейчас все вокруг, вся бесконечность и загадочность мироздания...

Когда идешь ночью через океан, то проникаешься таким ощущением, будто идешь сквозь вселенную, сквозь просторы вечной материи, вечного бытия. И нигде, как в рейсе, средь непроглядной тьмы, средь безбрежности вод,нигде не почувствуешь так сильно свою причастность ко всему сущему и бесконечному!.. И даже если ты всего лишь курсант мореходки, начиненный знаниями лоций, созвездий, течений, тебе больше думается не о них, а о том, кто ты есть, для чего появился и каким должен пройти заветный для тебя рейс - единственный рейс собственной твоей жизни.

- Для нас, конечно, имел значение его опыт, виртуозное владение парусной иголкой,- медленно шагая, говорил Заболотный Инне,- но куда более важным для нас был он сам в своей простой и мудрой человеческой сущности, человек-основа, узловяз жизни.

"Мои слова",- девушка невольно улыбнулась и спросила:

- Требовательный, строгий, он, наверное, гонял вас сильно?

- Нет, не то. Как раз и поразил он меня своей дели катностыо, тактом, врожденной, я сказал бы, тонкостью натуры. Однажды заметил он, что я раскис, а была у меня такая полоса на "Орионе", почему-то упал духом, опустился так, что и вспоминать стыдно... Мучили непонятные кризисные явления да еще порядки на судне, они ведь крутые у нас, работа каторжная, новичок иногда не рад, что связался с этим морем лазоревым, синим или какого оно уж там цвета... И Ягнич будто в душу мне заглянул, зовет однажды: а ну поди-ка сюда, хлопче. Думал, работу какуюнибудь задаст, чистить, драить что-нибудь заставит. А он повел меня в конец палубы, посадил рядом - помню, был такой, как сейчас вот, звездный вечер,- а ну, говорит, расскажи, выкладывай, что оно у тебя, откуда... А что я расскажу? Такой благополучной, такой удачливой была до недавних пор жизнь! Вырастал за отцовской спиной, никаких трудностей, все гладенько и легко. О чем тебе хлопотать, дипломатическому сынку, который на соках манго вырастал, до пятнадцати лет представления не имел, на каком дереве растет хлеб насущный... Не то что вот мой друг Шаблиенко. Его с детства на ферме жизнь прокатывала, такому, конечно, и мореходка страшной не показалась...

- А вас разве силком заставляли поступать в мореходное?

- В том-то и дело, что нет. Сам решил. Книг начитался, да еще отцов товарищ - морской атташе - разными историями о флотской жизни взбудоражил душу, заворожил... Дай-ка подам в мореходку! Представление было, конечно, наивное: корабль белый, дороги голубые, жизнь розовая... Первый месяц, пока наш брат курсант помидоры в совхозе собирал, все терпимо было, но потом... Настоящее испытание для курсанта начинается позднее, когда этого соленого моря хлебнешь, каждым нервом почувствуешь, какая это трудная профессия. Насколько привлекательная, настолько и трудная. Особенно сейчас, когда НТР врывается и в нашу сферу морскую тоже. Скажем, для радиста на судне, который из рубки не вылезает, все время с глазу на глаз пребывает со своей аппаратурой, возникает "проблема одиночества". Западная статистика отмечает, что почти повсеместно уменьшается тяга молодежи к морю.

Замечено явление загадочное, называемое drift to the shore, что в переводе означает: бегство на берег..

- Одни - на борсг, а вы решили в обратном направлении, ветру эпохи навстречу? - с улыбкой заметила девушка.