Юлия Жадовская - Отсталая

Всякий может себе легко представить, какую кутерьму наделал побег Маши в усадьбе Малые Пустыньки; как волновалась, ахала, стонала, жаловалась и сердилась Анна Федоровна; какой глубокой, молчаливой, угрюмой горестью поражен был Яков Иваныч… Ненила Павловна была также немало встревожена, даже раздражена. Не гости у нее Маша — она, может быть, одобрила бы в душе ее поступок; но теперь на нее падало обвинение, и Ненила Павловна должна была выносить намеки и насмешки от строгих дам за вольность своих мнений и понятий. Строгие нравственные дамы горячо ухватились за этот случай, чтоб навести Ненилу Павловну на путь истинный и сделать ее одной из ревностных жриц храма самых утонченных приличий.

Год спустя после побега Маши Анна Федоровна умерла, сделав Якова Иваныча своим душеприказчиком и передав ему в полное распоряжение свое именьице. О дочери она не хотела и слышать, считала ее как бы умершей, и только перед кончиной имела о ней продолжительный тайный разговор с Яковом Иванычем.

Время шло. О Маше не было ни слуху ни духу… Умолкли разговоры и пересуды; все, даже в ее собственной усадьбе, позабыли о ней; только в Калявине, собираясь по вечерам, бедные дворянки предполагали разные ужасы насчет Маши и сочиняли в своем воображении необыкновенные с ней приключения.

Вследствие перемен в хозяйстве, сделанных Яковом Иванычем, дворовые люди получили свободу и разошлись. Только в сердце старика Маша не умирала, не забывалась… Он думал о ней день и ночь; он ждал ее, жил и действовал для нее, бедной, заблудшей… Его любовь летела на белых крыльях отыскивать беглянку в пространном шумном мире…

Прошло около трех лет. Жаркий июньский день разливал свет и жизнь на цветущую землю. Яков Иваныч сидел на балконе; птицы чирикали и шныряли по веткам рябин и кленов Машиного сада, мягкие дымчатые облака расплылись в фигурных, затейливых группах по голубому, веселому летнему небу; с полей доносился говор работающих. Яков Иваныч встал, чтоб идти к ним, посмотреть, как идет дело; он отыскивал уже свою фуражку, как из двери гостиной вбежал полненький, свеженький, хорошенький мальчик лет семи, приемыш Якова Иваныча.

— Что ты, Федя? — спросил Яков Иваныч, — в сад что ли захотелось? Ступай погуляй, да не шали.

— Крестный! там барыня стоит!

— Какая барыня?..

Но едва успел он это выговорить, как кто-то сзади обвил его шею руками и покрыл поцелуями его старческое лицо.

— Маша! Ма… шень… ка! — мог только выговорить Яков Иваныч, задыхаясь от волнения и неожиданной радости. — Ты ли это?

— Да, это я, ваша Машенька!

— Маша! голубушка!.. Господи! Ах, Маша, как ты решилась тогда? Все сердце мое по тебе изныло!

— Помните, раз я спрашивала у вас, в чем жизнь состоит, как я век прожить должна? Вы мне не могли дать ответа, да и никто из окружавших меня не мог. Вот я и пошла ответ искать, как в сказках Иван-царевич Елену Прекрасную. Сколько я чоботов износила, сколько железных просвирок изглодала — об этом после, а теперь скажу только, что я ответ нашла и жизнь узнала.

— А где же он, Маша, твой-то?

— Кто? мой муж? Он здесь со мной. Он за садом остался; я просила его погодя прийти; мне сперва вас одной хотелось увидать. Я все знаю, — прибавила она, — обо всем слышала, ко мне доходили вести.

— Так Арбатов женился на тебе? Ну, это он хорошо, благородно поступил.

— Арбатов? — заговорила было Маша и вдруг смолкла; на губах у нее заиграла странная улыбка. — А где Матреша? — спросила она вдруг Якова Иваныча.

— Да она с зимы у меня служит, Маша… ведет себя тихо, смирно и ничего за ней не слышно. Однако я пойду распорядиться. Ведь ты здесь хозяйка. Какая ты красавица стала, Маша!

С этими словами он вышел. Во все время разговора с Машей Яков Иваныч точно ослабел, опустился; он совсем растерялся, не зная за что приняться.

Оставшись одна, молодая женщина с любопытством и вниманием рассматривала окружавшие ее предметы. Все по-прежнему: и дом, и сад… но она!.. О, как далеко она не та жалкая, отсталая, несведущая девушка! Но вот кто-то нерешительно и тихо приотворил дверь. Маша обернулась; мелькнуло чье-то грубое женское платье, и дверь снова затворилась.

— Кто тут? войдите! — сказала Маша, подходя к двери и сама отворяя ее.

За дверью, робко прижавшись к косяку, стояла бледная худая женщина.

— Матреша! — вскричала Маша, взяв ее за руку и вводя в комнату.

— Матушка-барышня! — заговорила Матреша, заливаясь слезами, — вас ли я вижу!., уж я виновата перед вами, так и войти не смела. Простите вы меня, красавица моя!

И Матреша сделала движение, чтоб стать перед ней на колени; Маша поддержала ее и остановила.

— Нет, — сказала она, — ты прости меня! Я виновата перед тобой, прости меня, Матреша!..

И Маша неожиданно, рыдая, упала к ее ногам.

Матреша с невольным криком бросилась к ней, и так, опустившись на пол, они обнялись и плакали, и целовались, обе переполненные неизъяснимым божественным чувством христианской любви и святого смирения, и даже не заметили, что кто-то смотрит на них в открытую дверь. А смотрел мужчина с большими бакенами, смелым лицом, которое можно бы было назвать суровым, если бы глаза его не блестели слезами и не сияли глубоким умилением.

Маша наконец заметила его.

— Матреша! — сказала она, вставая и идя навстречу к Налетову, — вот мой муж. А вот это Матреша, подруга моего детства, сестра моя по сердцу, — обратилась она к нему.

— Я тебе, помнишь, о ней говорила. Мы с ней уже больше не расстанемся, — прибавила она.

— О! как ты ушла вперед, моя милая! — сказал Налетов, с чувством пожимая руки жены.

— Только бы не отстать от тебя! — отвечала она, обнимая его и подводя к вошедшему Якову Иванычу, все еще смущенному и растерянному от избытка радостного волнения.

Поэт и прозаик Юлия Валериановна Жадовская (1824–1883) родилась на Волге в старинной дворянской семье и всю свою жизнь, за исключением не очень продолжите-льных наездов в Москву и Петербург, прожила в провинции. Однако имя ее было хорошо известное литературных кругах, она состояла в дружеских отношениях со многими писателями, ее творчество пользовалось вниманием читателей и критиков. Крупнейшие композиторы сочиняли романсы на ее стихи, некоторые из них популярны и поныне: "Ты скоро меня позабудешь" (1845) М.И.Глинки, "Я все еще его, безумная, люблю" (1846) А.С.Даргомыжского.

Ю.В.Жадовская получила неплохое гуманитарное образование, с детства увлекалась литературой и рано начала сочинять стихи, что было естественным для одаренной, чувствительной и склонной к рефлексии натуры. Стремление излить душу в творчестве обусловили и некоторые драматические обстоятельства жизни Жадовской. Будучи от рождения калекой (у нее не было левой руки, а на правой не доставало двух пальцев), она очень тяжело переносила свою участь и обостренно, порой болезненно воспринимала окружающее. В юности на ее долю выпало еще одно нелегкое душевное испытание. Она полюбила своего домашнего учителя, который оказал большое влияние на ее духовное развитие. Чувство было взаимным, но отец не дал согласия на их брак.