Вячеслав Пьецух - Государственное Дитя

Лжеаркадий отщипнул кусочек от каравая, обмакнул его в соль, двумя пальцами положил в рот и, жуя, объявил воеводе Рассказову, который стоял перед ним во фрунт:

— Приятно, не стану лицемерить, весьма приятно! И девушки какие у вас симпатичные, просто феи!

Рассказов:

— Если угодно, ваше высочество, я прикажу сформировать из них роту обеспечения, так сказать…

— А что, сформируй, сформируй… это придется кстати.

Именно в ту самую минуту Василий Злоткин впервые почувствовал себя не самозванцем, а природным наследником российского престола, и ему даже пришло на ум, что, может быть, Палата звездочетов как-то просчиталась, что он в действительности и есть Государственное Дитя…

Та же история, что во Пскове, повторилась с незначительными вариациями в Порхове, на станции Дно, в Старой Руссе, так что на подступах к Валдаю войско Лжеаркадия значительно возросло за счет разного рода команд, добровольцев и гарнизонов предавшихся городов. Однако в то время, как головной состав осторожно тянулся в виду Валдая, разведка, посланная вперед на дрезине, оповестила, что город заполнен правительственными войсками, именно гвардейским корпусом, состоящим из Преображенского, Измайловского и Семеновского полков, каковые заняли позиции по окраинам и приготовились к обороне. Так в действительности и было: накануне Пуговка-Шумский вошел в город и первым делом расположил вдоль западной окраины три танковых батальона, которые должны были принять на себя первый удар повстанцев; оно бы и ничего, если бы ночью неизвестные злоумышленники не повыкачали из танковых баков спирт, и, таким образом, Пуговке-Шумскому срочно пришлось менять стратегию обороны. Позицию возле железнодорожной станции занял Преображенский полк, на городской площади укрепился Измайловский полк, правым флангом уперевшись в здание ресторана «Валдай», а левым уткнувшись в старинную ротонду, где издавна существовал музей колокольчиков, Семеновский же полк, оставленный в резерве, занял Ипатьевский монастырь.

Примерно за километр до железнодорожной станции Василий Злоткин приказал легионам выгрузиться и тремя колоннами двинул их вдоль полотна каким-то грунтовым шоссе, мимо квелых лесопосадок. План его заключался в том, чтобы силами левой колонны завязать бой у железнодорожной станции, силами центральной колонны обойти позиции Преображенского полка с фланга и, таким образом, вывести его из игры, а силами правой колонны атаковать Измайловский полк, чтобы он не смог прийти на выручку братьям-преображенцам; далее — что бог даст, а что бог даст наиболее благоприятное расположение фишек — в этом Василий Злоткин не усомнился ни на минуту.

Около часу дня Лжеаркадий взобрался на небольшую горку из шпал, присыпанных снегом и привлекательно пахнувших креозотом, переждал несколько секунд, достал носовой платок и взмахнул им в воздухе, как крылом. Ухнули четыре 72-миллиметровых орудия, и четыре латунные гильзы с шипением и лязгом вывалились на снег. Слева послышалось нестройное, продолжительное «ура» — это генерал Конь повел Русский легион в атаку на преображенцев; немного игрушечно застрекотали автоматы Калашникова, где-то грубо бил крупнокалиберный пулемет, с продолжительными паузами, точно ему требовалось перевести дух; трассирующие пули там и сям ударяли в мерзлую землю и взмывали вверх искрами, словно кто чиркал о землю незажигающимися калужскими спичками, как о спичечный коробок. Генерал Конь уже миновал линию танков Пуговки-Шумского, обезноженных и поэтому не посмевших открыть огонь, когда началась стрельба и на правом фланге, — это Иностранный легион зашел в тыл преображенцам, и добровольцы из псковичей ударили по Измайловскому полку.

И вдруг все смолкло, только слышен был гул и потрескивание пламени в стороне железнодорожного вокзала, где горело багажное отделение, сортир и два деревянных дома.

Когда Василий Злоткин въехал в город на «газике», подаренном ему еще в Порхове, он прежде всего увидел толпу пленных измайловцев и преображенцев, которые беззаботно улыбались и кивали в его сторону, как если бы они встретили хорошего знакомого, прогуливаясь по Тверской; видно было, что солдатики рады-радешеньки сравнительно быстрому, а главное, сравнительно бескровному окончанию дела, что, поскольку впереди никакой резни не предвидится, на душе у них весело и легко. Действительно, убитых было со стороны правительственных войск четыре человека, а со стороны Лжеаркадия только один эстонец. Злоткин пожелал на него посмотреть: мертвец лежал на спине возле покосившегося забора и смотрел в небо стеклянным глазом, другой ему отчинило вместе с некоторой частью головы то ли крупнокалиберной пулей, то ли осколком снаряда, и неполным он выглядел весьма странно.

«Эх ты, чудила! — подумал Василий Злоткин. — Ну ладно мы, русские, всю дорогу грыземся между собой, а ты-то чего полез? Наверное, наскучило тебе твое производство, да теща, да пьянка по выходным, — оно и понятно, куда веселей стрелять…»

Подошел генерал Конь, козырнул с форсом и доложил, что сдался без боя Семеновский полк, засевший в Ипатьевском монастыре, но, поскольку монастырь этот расположен на острове посреди озера, а лед из-за оттепели ненадежен, предаться полку будет, видимо, мудрено.

Полковник Ухов предусмотрительно вытащил из кармана блокнотик, ожидая, не скажет ли чего Государственное Дитя. А Василий Злоткин подумал о том, что он косвенно виновен в смерти эстонца, впрочем, ему легко удалось себя убедить: причиной всему не люди и не оружие, а изломы исторического процесса, который им самим управляет, как кукловод марионеткой, и вообще во всем виновата Мара…

Блондинка из восточноевропейского департамента говорила:

— Я даже думаю, что, если русским предложить на выбор — бесплатное трехразовое питание или чтобы Россия первой высадилась на Марсе, — они будут выбирать, чтобы Россия первой высадилась на Марсе.

— Послушайте, девушка, — сказал Вася, — а не пора ли в аэропорт?

Блондинка сделала свой неожиданный жест рукой, посмотрела на часы, согласилась, что действительно пора ехать, и распрощалась почему-то довольно сухо.

В такси, по дороге в аэропорт «Шифоль», Васе Злоткину припомнилось обещание Хозяина обеспечить ему стабильную политическую карьеру, и воображение живо нарисовало следующую картину: многотысячная аудитория, шум, гам, мелкие молнии фотовспышек, а он сам стоит на трибуне и металлическим голосом говорит… «Хватит заигрывать и юлить, пора высказаться напрямки! Прибалтийские государства?.. — геополитический нонсенс! Украинский язык?.. нету такого, есть базарный диалект русского языка!» Васю распотешила эта картина, но он серьезно подумал о том, что, поскольку мир, конечно, содрогнется от таких политических установок, то прощай, пошлая безвестность, здравствуй, слава на много лет…