Максим Горький - Мать

Тогда она начала разувать другую.

Игнат громко сапнул носом и, неуклюже двигая шеей, смотрел на нее сверху вниз, смешно распустив губы.

- Ты знаешь, - заговорила она вздрагивающим голосом, - били Михаила Ивановича…

- Ну? - тихо и пугливо воскликнул парень.

- Да. И привели его избитого, и в Никольском урядник бил, становой - и по лицу и пинками… в кровь!

- Они это умеют! - отозвался парень, хмуря брови. Плечи у него вздрогнули. - То есть боюсь я их - как чертей! А мужики - не били?

- Один ударил, становой приказал ему. А все - ничего, вступились даже - нельзя, говорят, бить…

- Н-да-а, - мужики-то начинают понимать, где кто стоит и зачем.

- Там тоже есть разумные…

- Где их нет? Нужда! Везде они есть - найти трудно. Николай принес бутылку спирта, положил углей в самовар и молча ушел. Проводив его любопытными глазами, Игнат спросил мать тихонько:

- Барин-то - доктор?

- В этом деле нет господ, все - товарищи…

- Чудно мне! - сказал Игнат, недоверчиво и растерянно улыбаясь.

- Что - чудно?

- Да - так. На одном конце рожи бьют, на другом - ноги моют, а в середине - что?

Дверь из комнаты распахнулась, и Николай, стоя на пороге, сказал:

- А в середине люди, которые лижут руки тем, кто рожи бьет, и сосут кровь тех, чьи рожи бьют, - вот середина!

Игнат уважительно взглянул на него и, помолчав, проговорил:

- Это - похоже!

Парень встал, переступил с ноги на ногу, твердо упираясь ими в пол, и заметил:

- Как новые стали! Спасибо вам… Потом сидели в столовой и пили чай, а Игнат рассказывал солидным голосом:

- Я разносчиком газеты был, ходить я очень здоров.

- Много народа читает? - спросил Николай.

- Все, которые грамотные, даже богачи читают, - они, конечно, не у нас берут… Они ведь понимают - крестьяне землю своей кровью вымоют из-под бар и богачей, - значит, сами и делить ее будут, а уж они так разделят, чтобы не было больше ни хозяев, ни работников, - как же! Из-за чего и в драку лезть, коли не из-за этого!

Он даже как бы обиделся и смотрел на Николая недоверчиво, вопросительно. Николай молча улыбался.

- А ежели сегодня подрались всем миром - одолели, значит - а завтра опять - один богат, а другой беден, - тогда - покорно благодарю! Мы хорошо понимаем - богатство, как сыпучий песок, оно смирно не лежит, а опять потечет во все стороны! Нет, уж это зачем же!

- А ты не сердись! - шутя сказала мать. Николай задумчиво воскликнул:

- Как бы нам поскорее направить туда листок об аресте Рыбина!

Игнат насторожился.

- А есть листок? - спросил он.

- Да.

- Давайте - я снесу! - предложил парень, потирая руки. Мать тихонько засмеялась, не глядя на него.

- Да ведь устал ты и боишься, сказал? Игнат, приглаживая широкой ладонью кудрявые волосы на голове, деловито и спокойно сказал:

- Страх - страхом, а дело - делом! Вы чего насмехаетесь? Ишь вы, тоже!

- Эх ты, - дитя ты мое! - невольно воскликнула мать, поддаваясь чувству радости, вызванному им. Он ухмыльнулся, сконфуженный.

- Ну вот - дитя!

Заговорил Николай, разглядывая парня добродушно прищуренными глазами:

- Вы не пойдете туда…

- А - что? Куда же я? - беспокойно спросил Игнат.

- Вместо вас пойдет другой, а вы ему подробно расскажете, что надо делать и как - хорошо?

- Ладно! - сказал Игнат, не вдруг и неохотно.

- А вам мы достанем хороший паспорт и устроим вас лесником.

Парень быстро вскинул голову и спросил, обеспокоенный:

- А ежели мужики за дровами приедут или там… вообще, - как же я? Вязать? Это - не подойдет мне…

Мать засмеялась и Николай тоже, это снова смутило и огорчило парня.

- Не беспокойтесь! - утешил его Николай. - Не придется вам вязать мужиков, - уж поверьте!..

- Ну то-то! - молвил Игнат и успокоился, весело улыбаясь. - Мне бы вот на фабрику, там, говорят, ребята довольно умные…

Мать поднялась из-за стола и, задумчиво глядя в окна, проговорила:

- Эх, жизнь! Пять раз в день насмеешься, пять наплачешься! Ну, кончил, Игнатий? Иди спать…

- Да я не хочу…

- Иди, иди…

- Строго у вас! Ну, иду… Спасибо за чай-сахар, за ласку…

Ложась на постель матери, он бормотал, почесывая голову:

- Теперь ото всего дегтем будет вонять у вас… эх! Напрасно все это… Спать мне не хочется… Как он насчет середины-то хватил… Черти…

И, вдруг громко всхрапнув, он заснул, высоко подняв брови и полуоткрыв рот.

Вечером он сидел в маленькой комнатке подвального этажа на стуле против Весовщикова и пониженным тоном, наморщив брови, говорил ему:

- В среднее окошко четыре раза…

- Четыре? - озабоченно повторил Николай.

- Сначала - три, вот так!

И ударил согнутым пальцем по столу, считая:

- Раз, два три. Потом, обождав, еще раз.

- Понимаю.

- Отопрет рыжий мужик, спросит - за повитухой? Вы скажете - да, от заводчика! Больше ничего, уж он поймет!

Они сидели, наклонясь друг к другу головами, оба плотные, твердые, и, сдерживая голоса, разговаривали, а мать, сложив руки на груди, стояла у стола, разглядывая их. Все эти тайные стуки, условные вопросы и ответы заставляли ее внутренне улыбаться, она думала: «Дети еще…»

На стене горела лампа, освещая на полу измятые ведра, обрезки кровельного железа. Запах ржавчины, масляной краски и сырости наполнял комнату.

Игнат был одет в толстое осеннее пальто из мохнатой материи, и оно ему нравилось, мать видела, как любовно гладил он ладонью рукав, как осматривал себя, тяжело ворочая крепкой шеей. И в груди ее мягко билось:

«Дети! Родные мои…»

- Вот! - сказал Игнат, вставая. - Значит, помните - сначала к Муратову, спросите дедушку…

- Запомнил! - ответил Весовщиков. Но Игнат, по-видимому, не поверил ему, снова повторил все стуки, слова и знаки и наконец протянул руку.

- Кланяйтесь им! Народы хорошие - увидите… Он окинул себя довольным взглядом, погладил пальто руками и спросил мать:

- Идти?

- Найдешь дорогу-то?

- Ну! Найду… До свиданья, значит, товарищи! И ушел, высоко приподняв плечи, выпятив грудь, в новой шапке набекрень, солидно засунув руки в карманы. На висках у него весело дрожали светлые кудри.

- Ну, - вот и я при деле! - сказал Весовщиков, мягко подходя к матери.

- Мне уж скучно стало… выскочил из тюрьмы - зачем? Только прячусь. А там я учился, там Павел так нажимал на мозги - одно удовольствие! А что, Ниловна, как насчет побега решили?

- Не знаю! - ответила она, невольно вздохнув. Положив ей на плечо тяжелую руку и приблизив к ней лицо, Николай заговорил:

- Ты скажи им - они тебя послушают, - очень легко это! Ты гляди сама, вот - стена тюрьмы, около - фонарь. Напротив - пустырь, налево - кладбище, направо - улицы, город. К фонарю подходит фонарщик - днем, лампы чистить, - ставит лестницу к стене, влез, зацепил за гребень стены крючья веревочной лестницы, спустил ее во двор тюрьмы и - марш! Там, за стеной, знают время, когда это будет сделано, попросят уголовных устроить шум или сами устроят, а те, кому надо, в это время по лестнице через стенку - раз, два - готово!