Максим Горький - Мать

- Да? Мне кажется - мы должны использовать этот план, - медленно проговорила девушка.

- Я тоже так думаю! - сказал Николай, появляясь в двери. - Здравствуйте, Саша!

Протянув руку, девушка спросила:

- В чем же дело? Все согласны, что план удачен?..

- А кто организует? Все заняты…

- Давайте мне! - быстро сказала Саша, вставая на ноги. - У меня есть время.

- Берите! Но надо спросить других…

- Хорошо, я спрошу! Я сейчас же и пойду. И снова начала застегивать пуговицы пальто уверенными движениями тонких пальцев.

- Вы отдохнули бы! - предложила мать.

Она тихонько улыбнулась и ответила, смягчая голос:

- Не беспокойтесь, я не устала…

И, молча пожав им руки, ушла, снова холодная и строгая. Мать и Николай, подойдя к окну, смотрели, как девушка прошла по двору и скрылась под воротами. Николай тихонько засвистал, сел за стол и начал что-то писать.

- Займется этим делом, и будет легче ей! - сказала мать задумчиво и тихо.

- Да, конечно! - отозвался Николай и, обернувшись к матери, с улыбкой на добром лице спросил: - А вас, Ниловна, миновала эта чаша, - вы не знали тоски по любимом человеке?

- Ну! - воскликнула она, махнув рукой. - Какая там тоска? Страх был - как бы вот за того или этого замуж не выдали.

- И никто не нравился? Она подумала и ответила:

- Не помню, дорогой мой. Как не нравиться?.. Верно, кто-нибудь нравился, только - не помню!

Посмотрела на него и просто, со спокойной грустью закончила:

- Много бил меня муж, все, что до него было, - как-то стерлось в памяти.

Он отвернулся к столу, а она на минуту вышла из комнаты, и, когда вернулась, Николай, ласково поглядывая на нее, заговорил, тихонько и любовно гладя словами свои воспоминания:

- А у меня, видите ли, тоже вот, как у Саши, была история! Любил девушку - удивительный человек была она, чудесный. Лет двадцати встретил я ее и с той поры люблю, и сейчас люблю, говоря правду! Люблю все так же - всей душой, благодарно и навсегда…

Стоя рядом с ним, мать видела глаза, освещенные теплым и ясным светом. Положив руки на спинку стула, а на них голову свою, он смотрел куда-то далеко, и все тело его, худое и тонкое, но сильное, казалось, стремится вперед, точно стебель растения к свету солнца.

- Что же вы - женились бы! - посоветовала мать.

- О! Она уже пятый год замужем…

- А раньше-то чего же?

Подумав, он ответил:

- Видите ли, у нас все как-то так выходило - она в тюрьме - я на воле, я на воле - она в тюрьме или в ссылке. Это очень похоже на положение Саши, право! Наконец ее сослали на десять лет в Сибирь, страшно далеко! Я хотел ехать за ней даже. Но стало совестно и ей и мне. А она там встретила другого человека, - товарищ мой, очень хороший парень! Потом они бежали вместе, теперь живут за границей, да…

Николай кончил говорить, снял очки, вытер их, посмотрел стекла на свет и стал вытирать снова.

- Эх, милый вы мой! - покачивая головой, любовно воскликнула женщина. Ей было жалко его и в то же время что-то в нем заставляло ее улыбаться теплой, материнской улыбкой. А он переменил позу, снова взял в руку перо и заговорил, отмечая взмахами руки ритм своей речи:

- Семейная жизнь понижает энергию революционера, всегда понижает! Дети, необеспеченность, необходимость много работать для хлеба. А революционер должен развивать свою энергию неустанно, все глубже и шире. Этого требует время - мы должны идти всегда впереди всех, потому что мы - рабочие, призванные силою истории разрушить старый мир, создать новую жизнь. А если мы отстаем, поддаваясь усталости или увлеченные близкой возможностью маленького завоевания, - это плохо, это почти измена делу! Нет никого, с кем бы мы могли идти рядом, не искажая нашей веры, и никогда мы не должны забывать, что наша задача - не маленькие завоевания, а только полная победа.

Голос у него стал крепким, лицо побледнело, и в глазах загорелась обычная, сдержанная и ровная сила. Снова громко позвонили, прервав на полуслове речь Николая, - это пришла Людмила в легком не по времени пальто, с покрасневшими от холода щеками. Снимая рваные галоши, она сердитым голосом сказала:

- Назначен суд, - через неделю!

- Это верно? - крикнул Николай из комнаты. Мать быстро пошла к нему, не понимая - испуг или радость волнует ее. Людмила, идя рядом с нею, с иронией говорила своим низким голосом:

- Верно! В суде совершенно открыто говорят, что приговор уже готов. Но что же это? Правительство боится, что его чиновники мягко отнесутся к его врагам? Так долго, так усердно развращая своих слуг, оно все еще не уверено в их готовности быть подлецами?..

Людмила села на диван, потирая худые щеки ладонями, в ее матовых глазах горело презрение, голос все больше наливался гневом.

- Вы напрасно тратите порох, Людмила! - успокоительно сказал Николай. - Ведь они не слышат вас…

Мать напряженно вслушивалась в ее речь, но ничего не понимала, невольно повторяя про себя одни и те же слова:

«Суд, через неделю суд!»

Она вдруг почувствовала приближение чего-то неумолимого, нечеловечески строгого.

Так, в этой туче недоумения и уныния, под тяжестью тоскливых ожиданий, она молча жила день, два, а на третий явилась Саша и сказала Николаю:

- Все готово! Сегодня в час…

- Уже готово? - удивился он.

- Да ведь чего же? Мне нужно было только достать место и одежду для Рыбина, все остальное взял на себя Гобун. Рыбину придется пройти всего один квартал. Его на улице встретит Весовщиков, - загримированный, конечно, - накинет на него пальто, даст шапку и укажет путь. Я буду ждать его, переодену и увезу.

- Недурно! А кто это Гобун? - спросил Николай.

- Вы видели его. В его квартире вы занимались со слесарями.

- А! Помню. Чудаковатый старик…

- Он отставной солдат, кровельщик. Малоразвитой человек, с неисчерпаемой ненавистью ко всякому насилию… Философ немножко, - задумчиво говорила Саша, глядя в окно. Мать молча слушала ее, и что-то неясное медленно назревало в ней.

- Гобун хочет освободить племянника своего, - помните, вам нравился Евченко, такой щеголь и чистюля? Николай кивнул головой.

- У него все налажено хорошо, - продолжала Саша, - но я начинаю сомневаться в успехе. Прогулки - общие; я думаю, что, когда заключенные увидят лестницу, - многие захотят бежать…

Она, закрыв глаза, помолчала, мать подвинулась ближе к ней.

- И помешают друг другу…

Они все трое стояли перед окном, мать - позади Николая и Саши. Их быстрый говор будил в сердце ее смутное чувство…

- Я пойду туда! - вдруг сказала она.

- Зачем? - спросила Саша.

- Не ходите, голубчик! Еще как-нибудь попадетесь! Не надо! - посоветовал Николай.

Мать посмотрела на него и тише, но настойчивее повторила:

- Нет, я пойду…

Они быстро переглянулись, Саша, пожимая плечами, сказала: