Петр Краснов - Две повести. Терунешь. Аска Мариам

Черезъ двѣ недѣли послѣ этого разговора Александръ Николаевичъ уже отправлялся изъ Одессы на Портъ Саидъ, а оттуда на французскомъ пароходѣ компанiи «Messageries maritimes» въ африканскiй портъ Джибути.

«Конечно, все это ерунда», — говорилъ онъ самъ себѣ, мѣсяцъ спустя, сидя въ чечунчевомъ легкомъ пиджакѣ, именуемомъ по мѣстному «педжамомъ», на верхней верандѣ четыреугольнаго дома, построеннаго изъ бѣлаго известняка, и глядя какъ медленно надвигался океанъ, слѣдуя непонятному закону, на берегъ, — «конечно, все это вздоръ и этотъ сонъ, и этотъ голосъ. Я могъ видѣть и городъ, и фантазiю эту самую гдѣ-нибудь, и вотъ она засѣла въ моемъ мозгу и приснилась мнѣ, поразивъ меня въ тяжелую минуту моей жизни. Гдѣ-то ты, моя Нина? Я не искалъ и не ищу тебя на этой землѣ, потому что самъ похоронилъ, самъ закопалъ въ землю драгоцѣнное твое тѣло, потому что больше одного раза на землѣ никто не жилъ»… И онъ смотрѣлъ на высокое синее африканское небо, которое темнѣло все болѣе и болѣе, смотрѣлъ, какъ быстро погасалъ день по мѣрѣ того, какъ солнце опускалось за горы, и звѣзды проступали на ясномъ и прозрачномъ небосводѣ. «Да, это особыя ночи!» думалъ онъ. «Это тѣ ночи, что вдохновляли библейскихъ халдеевъ, что создавали таинственную религiю Ормузды и Озириса, тѣ ночи, подъ покровомъ которыхъ дремлютъ величественныя пирамиды, и сфинксы загадываютъ свои мудрыя загадки путникамъ. Подъ покровомъ этой ночи однажды у всесвятой Дѣвы родился сынъ, Спаситель мiра, и земля, и люди очистились отъ грѣха. Эти ночи видѣли первые шаги человѣка, робкiе, неувѣрениые, какъ шаги ребенка, и эти же ночи создали такую культуру мощнаго народа, которую и понынѣ не разгадать слабому уму!»

И еще долго размышлялъ Панаевъ, сидя на верандѣ Hotel de France, глядя на сонное море, шагъ за шагомъ медленно надвигавшееся на прибрежный илъ, глядя на рыбаковъ-арабовъ, готовившихъ къ отплытiю свои фелюги съ косыми парусами, слушая чью-то переливистую и тягучую пѣсню. Онъ смотрѣлъ и слушалъ пока сонъ не началъ закрывать его глаза.

На другой день къ нему забѣжалъ юркiй арабъ, Гассанъ Магометъ, въ бѣлой кофтѣ одѣтой поверхъ пестрой жилетки, въ маленькомъ бѣломъ колпакѣ и малиновой гладкой юбкѣ до колѣнъ. Арабъ этотъ устраивалъ ему караванъ до Харара.

— Demain matin toi partir, — объяснилъ ему арабъ на ломаномъ французскомъ языкѣ.

— Moi arranger tour, beaucoup de peine, somalis mechants, moi donner бакшишъ. II faut montrer bagage.

Александръ Николаевичъ показалъ свой небольшой запасъ консервовъ и вина, свои необходимыя дорожныя вещи, и Гассанъ Магометъ успокоился.

Однако, въ Джибути пришлось провозиться съ недѣлю. Нужно было найти слугъ, освѣжить кое-какiе запасы.

Жутко было Панаеву проводить ночи въ пустынѣ, одному бѣлому среди толпы черныхъ дикарей. 14 дней длилось его путешествiе по пескамъ, усѣяннымъ черными камнями, черезъ скалистыя горы. Онъ ходилъ на охоту, билъ антилопъ и маленькихъ козочекъ дигъ-диговъ, стрѣлялъ въ ущельяхъ горъ кабановъ, сторожилъ леопардовъ, а темными ночами, склонившись надъ фонаремъ, онъ изучалъ абиссинскiй языкъ, чтобы днемъ болтать на немъ со своимъ слугою, хорошенькимъ мальчикомъ Фара.

«Конечно, это вздоръ,», говорилъ онъ самъ себѣ, «искать какую-то негритянку въ дебряхъ Африки и думать въ ней найти душу моей Нины. И какъ я найду ее? По разсказамь арабовъ, Хараръ громадный городъ, въ немъ нѣсколько десятковъ тысячъ жителей, масса домовъ, двѣ церкви. Гдѣ я буду искать то, чего никогда не видалъ? Это погоня за призракомъ, исканiе сна, приснившагося пятнадцать лѣтъ тому назадъ, въ минуту сильной нравственной тревоги, въ мучительную минуту жизни! И не безумецъ-ли я! Одно меня утѣшаетъ: благодаря этой погонѣ за сномъ, я попалъ въ удивительную страну, древнѣйшую изъ странъ земного шара, я попалъ въ народъ, пребывающiй на первыхъ ступеняхъ развитiя. Кругомъ пастухи-сомали со стадами овецъ, верблюдовъ и ословъ, кочующiе въ дикихъ горахъ, питаясь молокомъ и рисомъ, одѣваясь въ звѣриныя шкуры и имѣя одно оружiе, копье и щитъ. Я, какъ пророкъ Исаiя, бреду среди ихъ патрiархальныхъ семей, бреду на мулѣ, переходя черезъ безводныя пустыни и горы…»

Но какъ же поразило его, когда на четырнадцатый день, при спускѣ съ высокой горы, покрытой лѣсомъ, Фара указалъ ему на темное круглое пятно среди зеленыхъ и желтыхъ холмовъ и горъ, и сказалъ коротко, но краснорѣчиво — «Хараръ».

Да, это былъ городъ, видѣнный во снѣ. Высокiя горы поднимались кругомъ; онѣ тѣснили темнокоричневые дома, обрывались пропастями, и между ними рядъ зеленыхъ холмовъ, то покрытыхъ изумрудомъ молодой травы, то желтыми полями машиллы, — злака, подобнаго кукурузѣ, то квадратными садами кофе, распланированными еще при царицѣ Савской. И чѣмъ блине подходилъ онъ къ городу, тѣмъ яснѣе сбывался таинственный сонъ. Песчаная широкая дорога сбѣгала внизъ и вилась между стѣнъ, образованныхъ высокими канделябровидными кактусами; маленькiя блестящiя птички порхали надъ ними, временами ручей перерѣзывалъ дорогу, и надъ ручьемъ группа женщинъ въ сѣровато-бѣлыхъ хитонахъ, многочисленными складками упадавшихъ на землю, наполняла большiе каменные кувшины водой. Сѣрые ослики довѣрчиво толпились среди нихъ, ожидая, когда дадутъ имъ напиться, погрузятъ кувшины и съ тягучей пѣсней погонятъ въ городъ. Временами видны были круглыя хижины, построенныя изъ жердей, съ конической крышей и входомъ, занавѣшеннымъ цыновкой; попадались солдаты въ бѣломъ плащѣ, рубашкѣ и штанахъ, съ босыми ногами и французскимъ ружьемъ на плечѣ.

«Не эта-ли деревня?» думалъ Панаевъ, пытливо вглядываясь въ кучки хижинъ, «не эта ли, не она ли?» глядя на встрѣчавшихся полуобнаженныхъ галлассокъ.

А когда почувствовалъ онъ ароматъ этого города, запахъ ладана, старины и цвѣтовъ, когда увидѣлъ четыреугольныя ворота, часового въ бѣлой шамѣ (плащѣ) и дрючокъ съ зеленымъ, желтымъ и краснымъ флагомъ, когда увидѣлъ громадную смоковницу, родъ библейской кущи, въ тѣни которой отдыхало стадо громадныхъ горбатыхъ быковъ, — сердце Панаева наполнилось радостью и волненiемъ, и онъ встряхнулся въ сѣдлѣ, чтобы убѣдиться, что это не новая греза.

Онъ объѣхалъ всѣ восемь воротъ древняго города, и, наконецъ, у тѣхъ, которыя показались ему наиболѣе похожими на его сонъ, онъ установилъ свою палатку и рѣшился отсюда начать поиски. Онъ привезъ съ собой дорогiя ружья, часы и матерiи въ подарокъ правителю древняго города, славному расу Маконену, и добился у него аудiенцiи.

Знаменитый военачальникъ принялъ его, сидя по-турецки, на возвышенiи, накрытомъ дорогими коврами. Кучка солдатъ толпилась у входа; на голыхъ глиняныхъ стѣнахъ висѣли ружья въ углу стояли копья. Лицо раса Маконена было покрыто небольшой жиденькой черной бородой, темные глаза его лукаво смотрѣли. Ему было за сорокъ лѣтъ; курчавые волосы его были густы и вились; ростомъ онъ былъ невеликъ, говорилъ быстро и хитро отвѣчалъ на вопросы. Два переводчика: Русскiй-Маркъ, родомъ абиссинецъ и французъ Iосифъ, ожидали гостя, но Панаевъ заявилъ расу, что онъ говорить по-абиссински.